– Не против, если мы немного закинемся кофе? У меня глаза слипаются.
– Конечно!
– Вот и славно.
Минут через двадцать мы свернули туда, и Вик сперва наполнил бак бензином, предусмотрительно заметив, что не знает, когда ещё на трассе будет заправочная станция. Эта оказалась чудесной: чистой, современной, ухоженной, с собственным небольшим кафе. Виктор Крейн поманил меня из машины, взял за руку, и мы вошли внутрь.
– Какой кофе ты любишь? – спросил Вик, оплатив бензин наличкой на стойке, и я задумалась:
– Латте, наверное?
– О'кей.
Он подошёл к дешёвой капсульной кофемашине, просунул в прорезь автомата купюру в пять долларов и купил нам два жетона, а затем опустил их в специальную резьбу, заказав мне латте, а себе – простой чёрный кофе. Я печально улыбнулась. Самый недорогой напиток из всех, что здесь есть. Похоже, с деньгами у него до сих пор проблемы. Меня это не смущало, но я знала, как непросто у него с работой, особенно после того, как уволился из школы. Никто из местных больше не предлагал ему подработку, видимо, невзлюбив из-за сплетен, в которых была доля моей вины. Присесть можно было за высокую барную стойку перед большим окном с видом на пустую трассу. На заправке стояла лишь наша машина. За стойкой тихонько бормотал телевизор, парень-кассир смотрел, судя по диалогам, доносящимся до слуха, «Острые козырьки»[16]. Вик принёс два картонных стаканчика с кофе и два хот-дога, опустился на стул рядом со мной и выдохнул.
– Да уж, – согласилась я. – Надеюсь, матушка не решит позвонить, пока мы будем в небе.
– Это вряд ли, – поморщился Вик. – В письме её подробно предупредили, как сильно ты будешь занята. На неделю так точно, аж не оторваться от дел.
– А мы надолго летим в Техас?
– На пять дней, чикала. Неделю взяли с дорогой.
Кофе оказался обжигающим, с шапкой молочной пенки, сладковатым и очень вкусным. Я отпила и восторженно расширила глаза:
– Какой потрясающий! Я так устала от старбаксовской горькой ерунды, в Бангоре все студенты только туда и ходили… Хочешь попробовать?
Вик сделал глоток своего кофе, покачал головой и с прищуром улыбнулся:
– У тебя усы из пены, Лесли. Не то чтобы тебе не шло…
Не успела я смутиться, как он взял салфетку со стола и осторожно промокнул мне верхнюю губу. В горле появился тугой комок, и я поспешно отпила ещё кофе, а потом сказала, прежде чем заткнуться – хотя лучше бы заткнулась:
– Интересно, как бы это сделал другой ты.
Поспешно отвернувшись к окну, я сделала большой глоток и случайно обожгла язык, надеясь, что Виктор решит не отвечать. Но надежда растаяла в следующую же секунду.
Он повернул к себе моё лицо, взяв за подбородок и посмотрел мне в глаза – я поразилась, как быстро изменился его взгляд, став резче и острее, как заточенный нож. Коротким, но грубым движением он наклонился и впился в мои губы, покрыв их своими и огибая верхнюю языком. Плавно обвёл им, прикусил мою губу, заставил тело знакомо вспыхнуть.
Я была ошарашена. Он продолжал держать меня за подбородок, заставив неловко изогнуть шею. Могла поклясться своей жизнью, но в тот момент меня целовал не Вик. Я узнавала это дыхание, эти губы, кончик носа, жадно сминающий мой. Я и сама не знала, как сильно скучала по этому наглому ублюдку, которого должна бояться и ненавидеть. И пусть я всё ещё боялась его, но ненавидеть не могла.
Поцелуй длился несколько долгих секунд, и в конце Вик легонько, ласково боднул меня в лоб:
– Допивай свой кофе, – бросил он и, положив руку на спинку моего стула, залпом допил свой напиток.
Я послушно сделала ещё глоток из стакана, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло, хотя мы оба знали – это не так.
Хот-дог оказался безобразно вкусным, и, попробовав кусочек, не доесть я не смогла. Туда даже добавили маринованные огурчики и поджаренный лук! Уплетая хот-доги, мы с Виком неторопливо заговорили про Потлач, и я спросила:
– Так что, твои дяди там тоже будут?
– Конечно, они участвуют каждый год. – Салфеткой он вытер рот от горчицы. – Даже удивительно, что раньше я их там не повстречал.
– Ты часто ездил на Потлач?
– Пару-тройку лет кряду, быть может. В основном на подработку. А сейчас – отдохнуть. Знаешь, у Адсилы был один знакомый. Он искал работника на ферму в Холтоне. Летом я лет до шестнадцати бил баклуши дома, а потом она разок отправила меня туда, чтоб я ухаживал за лошадьми, обкатывал их, помогал. Сам хозяин подрабатывал на родео. Вот и меня тоже научил всяким штукам. Такие дела.
– А где мы встретимся с Каллигенами?
Вик доел свой хот-дог и отряхнул руки.
– Уже на самом празднике. Ну что, готова?
– Да!
– Тогда поехали.
Ночная трасса была хорошо освещена. Изредка попадались другие машины, но они сразу нас обгоняли. Здесь было много фур, лесовозов и грузовиков – легковушек куда меньше. Вик не хотел, чтобы кто-то ехал за нами, так что сбавлял скорость, а затем снова неторопливо разгонялся. Хотя казалось, что мы едем небыстро, стрелка на спидометре уверенно показывала чуть больше семидесяти миль в час. Чтобы не уснуть, Вик включил радио и нашёл волну, где пел Джонни Кэш[17]. Мы снова молчали, слушая музыку, и нам было чертовски хорошо. Постепенно я расслабилась. Снова привыкла к Вику. Сняла ботинки, устроившись с ногами на сиденье, и стянула с себя куртку. По радио заиграли Никельбэк[18], «Если бы всем было не всё равно».
– О, – улыбнулся Вик, – классная песня. Напоминает мне об армии. Мы эту группу часто слушали с парнями. Хорошие воспоминания.
– Хотел бы снова служить?
– Думаю, да, – задумчиво сказал он. – В армии всё было путём. Отношение на десять из десяти. Там всем плевать, какой ты расы и цвета кожи: орут на всех вас знатно. Правда, пару раз ребята пытались меня поколотить.
– Правда?
– Ага. Из-за волос, – и он ухмыльнулся.
– Тебя не брили? – удивилась я.
Вик снова кивнул.
– Только заставляли туго убирать волосы, но – я думал, ты знаешь – после войны во Вьетнаме бриться индейцев особенно не заставляли… Мол, в службе мы так более эффективны, хотя знаешь что, по-моему? Ерунда всё это, миф какой-то. Просто хоть где-то сделали нам поблажку.
Я вскинула брови, с интересом посмотрев на его косу, и осторожно взяла её, чувствуя себя человеком, потянувшим тигра за хвост.