Закрыты лавки для туристов, лишь разноцветные керамические тарелки все так же приклеены к белым стенам, то тут то там среди домов и улочек виднеются острые пики скал.
Казалось, что в марте Амальфи стал самим собой, спустя века после громкой морской славы и спустя всего полгода после шумного летнего сезона – маленькой провинциальной деревушкой, такой очаровательной в своей пустоте и провинциальности… «нормальная» жизнь вернулась сюда, но с опаской выглядывает из-за угла, боясь, что лучи с каждым днем все больше теплого солнца вновь приведут сюда нескончаемые толпы народа.
Эта нормальная жизнь пряталась в арках и переулках от нарушивших тишину визитеров.
Саша так и сказала, а Рудджеро покачал головой, улыбаясь, и повел ее вверх, и вот они уже нырнули в низкую дверь маленького ресторанчика за белеными стенами.
Их встретил старичок такой древний, что казалось, рассыплется у них на глазах.
Уважительно склонил голову перед Рудджеро, пошаркал на кухню, но Гаэтано остановил его:
– Нандо, у тебя же есть Lacryma Christi? Пошарь по закромам.
– Дон Тано, – через пару минут старичок появился с бутылкой и двумя бокалами. откупорил, налил немного в бокал Рудджеро, но тот махнул рукой:
– Наливай, я в тебе не сомневаюсь.
– Lacryma Christi? Слезы Христа? Ничего себе название для вина!
– Отправляясь в ад, Люцифер смог захватить с собой кусочек Рая. На месте украденных красот появился Везувий, поднялся из преисподней. Узнав о потерянном Рае, Иисус Христос заплакал, и его слезы превратились в виноград на склонах Везувия.
– Как красиво! Но не опасно выращивать виноград на склонах?
– Опасно, но виноград, который растет на лаве, отличается от прочих и несмотря на угрозу, которую всегда нес в себе Везувий, после извержений люди снова возвращались на его склоны, строили дома, выращивали виноград и овощи на вулканических землях. По легенде человек заключил с вулканом договор, когда люди пришли поговорить с его темной душой, успокоить, наладить добрососедские отношения. И Везувий позволил людям собирать урожай, дал плодам особенный вкус.
Вино оказалось превосходным, а старичок Нандо уже нес две тарелки с пастой – большими, пухлыми клецками- квадратами тонущими в томатном соусе.
– А это что?
– Это Ndunderi. Юнеско признало эту пасту самой древней в мире.
Когда закончилась паста, Нандо принес глиняные миски с горячим оранжевым луковым супом с шафраном. Подходила к концу вторая бутылка вина, и к кофе им подали по крохотному стаканчику лимончелло.
– Когда льет дождь, землю томит, зимняя скука давит на крыши, свет становится скупым и горько на душе. Тогда однажды сквозь полузакрытые ворота, среди листвы двора, возникает желтизна лимонного пламени и лед сердца тает, и песни льются в грудь из золотых труб солнечного света.
– Как красиво! Кто это написал?
– Монтале. Лимоны даны Кампанье чтобы напоминать о жарком солнце пасмурными холодными днями. Десерт? Чего бы вам хотелось?
– Нет, нет, дон Тано! Не надо синьора! Я сам знаю, что вам принести.– Засуетился старик Нандо и принес несколько безумно вкусных, тающих во рту пирожных с нежным лимонно- белоснежным кремом наверху.
– Delizia al limone. Я угадал? Ну, как, вкусно?
Яхта ждала в порту. Они поднялись на борт и Саша не отрываясь смотрела, как уплывает, становится все меньше маленький городок. Солнце разогрело воздух, но на палубе куртка оказалась в самый раз.
– Почему? – спросила Саша, не поворачиваясь к спутнику
– Что почему? Cosa perchè?
– Можно спросить банальнее: многих ли вы привозили в эти места? Но вы не скажете правду, поэтому я спрошу по-другому: почему я? Почему вы сделали это для меня?
– Но вам понравилось?
– Очень. Я почувствовала что-то, чего не чувствовала раньше. Пока необъяснимое. Что-то… щемящее, от чего хочется плакать.
– Я рад.
– Так почему? – Саша наконец повернулась и посмотрела на мужчину, стоявшего рядом.
– Когда я был маленьким, дедушка выходил в море на своей лодке и часто брал меня с собой. Я из тех мальчишек, кто вырос в волнах, кто уже в пять лет нырял с пирса в порту. Жизнь неаполитанца связана с вулканом и с морем, мы не представляем без моря своей жизни. В те дни я не хотел возвращаться в город, и однажды придумал, что Неаполь это тоже море. Когда я спросил вас о впечатлениях, вы ответили словами того мальчишки, каким я был когда-то. Что Неаполь это море, море золотого и красного цвета, и два моря- синее и красно-золотое это единое целое и одно не может существовать без другого. Помните?
– Помню. Я поняла это, когда смотрела на город с холма Вомеро.
– Вот и ответ на ваш вопрос. Мне захотелось поделиться с вами морем и воспоминаниями детства.
– Спасибо. А как вы меня нашли?
– У машины вашего арендодателя имелись номера, – улыбнулся Рудджеро. – Я не забываю деталей.
В порту Сашу ждала та же машина, что и утром, но теперь она не боялась.
– Это было восхитительно. – Обернулась она к Рудджеро на трапе. – Мы еще увидимся?
– Надеюсь, – улыбнулся он.
– Один вопрос.
– Сколько у вас вопросов!
– Всего один, последний. Тот парень, в переулке, который вытащил меня из неприятной истории. Он охранял меня?
Рудджеро рассмеялся:
– Вы не спросили моего имени. Полагаю, вы его уже знаете, поэтому и задаете этот вопрос? – И ушел внутрь яхты.
Саша достала телефон, который выключила сразу, как проснулась. Она не знала, что говорить о планах на день, и как объяснять, с кем и где она была. И глядя на пропущенные звонки и не отвеченные сообщения, вдруг подумала:
– А почему я должна кому-то что-то говорить?
Глава 9.
В ореховой роще карабинеры не удержались и остановили машину, прошлись среди деревьев, дыша чистым воздухом, у которого был вкус. Вкус весны, молодой зелени, терпкий и вяжущий, словно у молодого зеленого ореха. Хотелось остаться тут надолго, забыв о грязном воздухе города, о цели их поездки.
Через полчаса они прибыли на окраину деревни, где обосновался Дженнаро Палумбо. Деревня оказалась на редкость оживленной, по улицам слонялась молодежь, старики оккупировали скамейки под кленами и платанами. Мирный пейзаж, если бы не черные джипы у обочин.
От въезда в поместье на