— У нас ничего не пропадает, — обиделась медсестра.
— У меня пропадает. Я мог их потерять во время аварии. Принесите, пожалуйста. Я посмотрю, что все на месте, и отдам.
Тихонько фыркнув, тетенька удалилась.
Ну вот, сейчас придет врач — ага, щас, так медсестра и кинулась исполнять распоряжения очнувшегося больного, не уведомив дежурного врача — а потом мы все же договоримся насчет документов. И уж по ним я узнаю и год, и свое нынешнее имя-фамилие и место службы…
Дверь тихонько и бесшумно приоткрылась. Я, честно говоря, напрягся — даже отбиться в случае чего нечем, из всего оружии, один стакан с водой, от которого разит валерьянкой — но даже приподняться не успел.
Из-за двери осторожно выглянула девочка.
Или девушка? Для моего сорокалетнего сознания она — девчонка, лет семнадцати. А для тела — почти ровесница. Но с телом я еще не освоился, поэтому и воспринимать как девушку неожиданную гостью неспособен.
Девочка. Ребенок.
«Ребенок» настороженно смотрел на меня. Тоже в больничной пижаме, разве что не в горошек, а в бабочках. Длинная темно-каштановая коса, светлые глаза с пушистыми ресницами испуганно моргают, как бабочки крыльями.
Она молчит.
И я молчу.
— Товарищ поручик, это вы?
Ну, наверное, да. Все так говорят, нет причин с ними спорить. Их больше — им виднее.
— Да.
— Вы… вы в порядке?
Что за внезапная забота?
— Жив, почти здоров. А что?
— Я… Я… Спасибо…
Вот те нате. За что?
Девчонка робко отклеилась от двери и шагнула было в палату…
— Что за безобразие? — прозвучавший в коридоре голос был добрым, но строгим, — Кто вам разрешил вставать, сударыня? Немедленно в палату!
Девчонка ойкнула и исчезла.
Мой мозг, наконец, заработал и дал наводку: это же та самая девчонка, которую я из автобуса вытащил. Она пришла за спасение поблагодарить, а я тут лежу, туплю.
— Ну, как тут у нас поживает товарищ поручик? — в палату быстрым шагом вошел человек в белом халате. Выше среднего роста, плотного телосложения, возраст… мой ровесник. Мой прежний ровесник, то есть — сорок-сорок пять.
— Он требует свои документы, — наябедничала со спины медсестра.
— Ну так и покажите их ему. Если милиция просит документы — надо показать, — усмехнулся врач.
Милиция, значит… Похоже, все же 2000 год… Или любой год раньше 2011-го. Примем к сведению.
— Как вы себя чувствуете? Головная боль, головокружение? Тошнота, слабость? В ушах шумит?
Я честно прислушался к себе. Ничего такого. Даже головная боль исчезла куда-то.
— Нет, ничего такого.
— Слабость, вялость?
Я снова честно прислушался.
— Да, что-то такое, пожалуй, есть.
— Оно и понятно: сутки без сознания провели, почти сутки! И не успели в себя прийти — документы свои хотите. Вы хоть какой год, помните?
— Да помню я, какой год, — отмахнулся я, мысленно облившись потом: что стоит доктору все же добиться от меня ответа на типа невинно заданный вопрос? Вернее, выяснить, что я ничерта не помню — Документы можно?
Медсестра посмотрела на врача и, дождавшись одобрительного кивка, протянула мне пачку бумаг, вместе с плоским кошельком желтого цвета.
Я принял документы, потянул к себе краснокорый паспорт…
Паспорт не тот. Не тот цвет.
Российский паспорт — темно-красный. А тот, что протянули мне — просто красный. И оттенок другой.
В этот момент я увидел, что находится на обложке паспорта и понял, что кроличья нора, в которую я угодил, еще глубже и темнее, чем показалась вначале.
К тому же до меня, наконец, дошло, что и с врачом, и с медсестрой, и с девчонкой, и с шофером, со всеми, я кем я общался после того, как очнулся в автобусе, я общался не на русском языке.
* * *
Белый потолок. Идеально выбеленный и идеально выглаженный. Несовременный такой потолок, не русский… и не советский тоже. Уж наши мастера не преминули бы оставить где-нибудь, под предлогом «И так сойдет!», хоть какую-нибудь погрешность, а здесь…
Тут я все-таки обнаружил в углу потолка след от неловко скользнувшего инструмента, немного неаккуратно затертый. Что портило всю нить моих рассуждений, отчего я разозлился еще больше.
Хотя злиться, собственно, было не на кого, даже на самого себя не позлишься, ибо найти виноватого в произошедшем я не мог. Просто — не мог! Не знаю я, как, КАК могло со мной произойти то, что произошло.
Ладно, капитан, остынь… блин, я теперь и не капитан вовсе!
И все равно — остынь.
Знаете, кто я? Позвольте представиться — Александар Челковки, для друзей — Лес. Ударения везде падают на первый слог, так что если кто вдруг вспомнил поляков — ошибаетесь, не поляк я. И не пОляк. А кто? Чех? Словак? Серб? Об этом чуть попозже.
Годков мне 21, а родился «я» в 1949 году. Кто хорошо владеет наукой арифметикой, тот уже понял, в каком именно году прошлого — да, прошлого! — века я оказался. Ну а для невладеющих и ленивых подскажу — сейчас на дворе стоит 1970 год.
И я в этом 1970 году не просто так, а цельный поручик милиции. Окончил Велигарскую школу милиции и направлен для прохождения службы в отдел уголовного розыска городской милицейской комендатуры города Лемистана. Ничего такие названия не говорят? А это потому, что находится все это, вместе со мной — в стране под название Пепла.
Неожиданно, правда?
Полностью моя новая родина называется Пепельская советская республика — и нет, не спрашивайте меня, откуда вдруг появилась лишняя буква «е» в названии, я не филолог! — а я, теперь, соответственно, пепелак. Национальность такая.
Ну, давайте, попробуйте теперь угадать, где же эта самая страна находится? В другом мире? Ну, это с гарантией — в нашем-то мире никакой Пеплы не наблюдалось, если, конечно, какие-нибудь очередные географические новости не нагрянули, с тех пор как я последний раз новостные сайты читал. А вот в другом мире — где? Думайте, думайте… Ага! Кто сказал «Откуда ж мы знаем, какие еще выдуманные страны твою Пеплу окружают⁈»? А вот и знаете! Что? А, я тоже эту книжку читал, где человек в прошлое попал, в котором все как у нас, только названия и имена изменены на непривычные… не