— Костя, а мы можем убрать из коллективного договора, что работники детского сада платят за своих детей лишь пятьдесят процентов от стоимости, по сравнению с линейным и прочим персоналом?
Профсоюзный босс нервно сглотнул кадыком и даже немного побледнел. Не уверен. Что перед его глазами сейчас промелькнули именно кадры из старого фильма о расправе казачек с коммунистом, но что-то близкое он увидел. Да, низкооплачиваемые сотрудники за свои льготы готовы биться очень жестко, и задача заставить этих женщин платить за своих детей в два раза больше — весьма нетривиальна.
— Костя, это все равно придется делать. — надавил я на хозяина кабинета под неодобрительное кряхтение его помощника, семидесятилетнего ветерана, что, за неплохую прибавку к пенсии, целыми днями читал газеты, ругал правительство и депутатов, и иногда, в отсутствие председателя профкома, выполнял роль секретаря.
Я отмахнулся от «особо ценного мнения» профсоюзного ветерана и усилил натиск.
— Костя, там у каждого сотрудника детского сада, как минимум, один, а то и два ребенка посещают наш детский сад, а это, считай, четверть детей. Директор все равно на это будет давить, так что тебе лучше по сопротивляться, но после неравной борьбы, этот пункт слить, все равно, от детского сада на утверждении коллективного договора будет один человек, а остальным делегатам это не интересно. Зато, если ты бросишь директору эту косточку, он, скорее всего, на что-то более ценное, покушаться не будет. Мне этих теток, безусловно жалко, но у меня задача сделать детский сад безубыточным, поэтому я директору этот пункт, все равно, буду предлагать.
Вырвав из профсоюзного босса обещание «подумать», я выписал из протоколов фамилии сотрудников, чьи заявления о предоставлении места для ребенка в детском саду не были подкреплены каким-то документом, пошел к себе в юридическое бюро, предварительно потыкав профсоюзных лидеров на это упущение.
В спину мне неслось стариковское брюзжание, что раньше небо было голубее, а яйца не учили куриц.
— Детский сад? Добрый день. А методиста могу услышать… Еще раз здравствуйте, Елена Николаевна, это Громов вас беспокоит. Запишите пожалуйста, в течение трех дней вам, Пчелкиной, Морозовой и Кузнецовой передать мне копии документов, подтверждающих ваше родство с детьми, которых вы записали в детский сад… Не понимаете, о чем речь? Объясняю. У вас фамилия Лаврова, правильно? Год назад вы попросили предоставить вам путевку в детский сад на Деревянкину Настю, трех лет. Правильно? Вы должны предоставить мне копии документов, из которых будет видно, что Настя Деревянкина ваша внучка… Ну, обычные документы — свидетельство о рождении Насти, свидетельство о рождении Настиной мамы, где написано, что вы мама мамы Насти, и, наверное, свидетельство о заключении брака, где видно, что ваша дочь сменила фамилию, так примерно можно доказать, что Настя ваша внучка. Зачем это надо? Надо, если я прошу… Ну, если в течение трех дней документы не представите, то путевка ваша аннулируется, а за ребенка в этом месяце вы заплатите сто процентов от тарифа… Алло! Трубку бросила… Здравствуйте, детский сад?
Глава 4
Глава четвёртая.
Должен остаться только один.
Март 1994 года.
Заводоуправление. Кабинет юридического бюро.
Как не оттягивай начало неприятного дела, рано или поздно наступит дедлайн, и, хочешь –не хочешь, ты с головой окунешься в это дерьмо. А как еще назвать дело, когда ты должен выкинуть на улицу полсотни семей? Некрасиво, конечно. А, с другой стороны, эти люди вселялись в Заводской дом на условиях аренды, которую должны были оплачивать их работодатели, которые, в новых экономических реалиях бесследно растворились, оставив нам своих работников и расходы по содержанию жилья. И вроде бы, по сравнению с другими расходами, сумма не так уж велика, но генеральный директор, вероятно, уже эти квартиры кому-то пообещал, а значит, с меня он не слезет. А Завод, в это время, болтался на плаву лишь по инерции, за счет старых связей и наработок. Но, еще год, другой, и предприятие войдет в штопор, из которого уже не сможет выйти. Это сейчас генеральный думает, что приватизировав огромные цеха и здание заводоуправления, он будет жить, как кум королю, но его рассуждения основываются на опыте прошедших лет, а вот каким страшным может быть будущее — он представить себе не может. Еще полгода- год, и в Городе работать будут только вещевой рынок, железная дорога и энергосистема, все остальное будет медленно и печально умирать. Такая участь ожидает и Завод, если срочно ничего не предпринять. Пройдет десяток лет, и вместо предприятия с множеством филиалов, разбросанных на всей Сибири, с тысячью высококвалифицированных специалистов, останется маленький участок, который будет собирать в год десяток небольших генераторов и пару десятков электрических шкафов, на первом этаже заводоуправления будут шинковать салаты несколько десятков трудовых мигрантов, периодически разбегаясь, так как салатная фирмочка периодически попадала в скандалы, связанные с пищевыми отравлениями потребителей, а в огромных мертвых цехах будет гулять ветер.
Единственным выходом в этой ситуации я видел в скорейшей приватизации завода и… А вот дальше у меня случился затык. В одиночку Завод не выживет, у него просто не будет работы, и соответственно, денег. Еще год, два, и наши многолетние клиенты создадут у себя карманные ремонтные подразделения, через которые будут накручивать себестоимость итоговой продукции — тепла и электрической энергии, ловко встраивая в раздутые расходы на ремонт энергетического оборудования и сетей в установленные государством тарифы. И почему-то областные тарифные комиссии будут практически всегда удовлетворять заявки энергетиков на ежегодное повышение тарифов. Да, энергетиков будут ненавидеть, проклинать, но они, в конце концов выживут и доживут до светлого будущего вполне благополучно. Но вот как доказать генеральному директору, что в этом самом светлом будущем он будет никем, одним из сотен неудачников, что потеряет все в бесплодной борьбе за сохранение добра, доставшегося от советской власти. Как доказать этому властному, волевому, очень грамотному человеку, что для него лучше покорно склонить голову и присоединиться к чему-то, несравненно, более могучему, тому, что выживет в любой ситуации. И даже, если я смогу убедить Григория Андреевича пойти под крыло энергосистемы, на нашем пути мгновенно встанет непреодолимым препятствием ремонтное предприятие энергетиков, их родное дитя, которое, по численности и своей структуре является просто зеркальным отражением