Он не говорил ни слова, я тоже молчала. Два безмолвных камня на противоположных берегах огромного пустынного моря – вот кем мы были.
Я мысленно вспоминала таблицу Менделеева – вот оно, одно из главнейших преимуществ профессии химика. Невозможно скучать в обществе смертоносных лакомств вроде мышьяка.
Некоторые люди берут в руки книгу в мягкой обложке и погружаются в истории о каникулах на побережье – бесконечную жвачку о соленой воде, жарком солнце и влюбленных осьминогах.
Но это не для меня, премного благодарна. Я всегда предпочту мышьяк.
Я подумала о Джулии Тофане, которая в шестидесятых годах XVII века изобрела коктейль из мышьяка, погубивший, согласно источникам, не меньше шестисот людей. Сегодня она бы, скорее всего, управляла ночным клубом в Сохо и пела, танцуя на крышке рояля. По крайней мере, так говорит Даффи.
Если смотреть на мышьяк в его природной форме сквозь лупу, он напоминает белые скалы Дувра, если не считать желтый цвет и запах чеснока.
Я уже подбиралась к полонию, названному в честь Польши, родины блистательной Мари Кюри и ее мужа Пьера, которые открыли этот элемент в 1898 году. Полоний в двести пятьдесят миллионов раз более ядовит, чем цианистый калий, и его нужно изучать на расстоянии, хотя из соображений сентиментальности я храню небольшой образец в свинцовой коробке. Мадам Кюри прислала его дядюшке Тару на память об их бурной переписке. Она пережила его на несколько лет. Полоний выглядит просто как кусочек ириски с морской солью.
Когда снаружи послышался скрип тормозов подъезжающего джипа, лейтенант встревоженно вскочил на ноги. Послышался стук сапог по направлению к двери, и в помещение вошел крупный человек в черном дождевике. Он взглянул на меня, потом наклоном головы подозвал лейтенанта. Они отошли за стойку и начали о чем-то переговариваться. Я не могла разобрать слова, но слышала интонацию и видела, как они то и дело поглядывают на меня.
Я уже было почувствовала себя рабыней на аукционе в «Тысяче и одной ночи», когда наконец услышала свое имя.
– Мисс де Люс…
Я подняла голову и увидела, что ко мне обращается лейтенант.
– Следуйте за сержантом.
Сержант с лицом столь же выразительным, как мышьяковые белые скалы Дувра, уже открыл дверь в темноту и моросящий дождь.
Он протянул руку, давая позволение уйти, но не прикоснулся ко мне.
Не говоря ни слова, я прошла мимо и забралась в джип. После вонючей жары караульного помещения холодный ночной воздух был наслаждением, и я вдохнула его полной грудью.
– Вперед! – сказала я и одарила сержанта своей самой ослепительной улыбкой. Он поморщился, быстро усаживаясь на водительское сиденье.
В мокрую погоду джип не хотел заводиться, и сержант несколько раз надавил на газ.
– Глохнет, – сказала я, но он не отреагировал.
Наконец с рывком мы тронулись с места, и караулка скрылась в темноте за нами. Мы ехали по единственной дороге между канавами с черной водой, пока не добрались до другого асфальтового поля, продуваемого всеми ветрами. Тут тоже были склады и несколько хозяйственных построек.
Сержант резко свернул в проезд между двумя одинаково темными и огромными ангарами, потом еще раз направо и снова налево.
Несмотря на спешку, мы будто никуда не приехали, и мне показалось, что пятно от воды на стене ангара напоминает колбу Эрленмейера.
Я оставила эту мысль при себе.
Мы отклонились от курса и теперь монотонно тряслись по объездной дороге в никуда. Фары у джипа были светомаскировочные, поэтому впереди мало что можно было различить, кроме тяжелых грозовых облаков. На некошеной траве рядом с дорогой кормилась небольшая стайка канадских гусей, они презрительно покосились на нас, явно ничего не опасаясь.
Я посмотрела на сержанта. В свете приборной панели были видны сжимающие руль пальцы с побелевшими костяшками и квадратный подбородок, словно вырубленный топором. Только теперь я заметила бейдж под его дождевиком, там было написано «Полиция» и нарисованы орел, облако и что-то вроде охапки молний.
Перед нами появились квадратные постройки с высокими стеклянными окнами, напоминающие заброшенные мельницы. Должно быть, во время войны это были диспетчерские вышки для истребителей и бомбардировщиков. Все жители Бишоп-Лейси, словно завороженные, ходили в кинотеатр в Хинли, чтобы посмотреть на Грегори Пека в фильме «Вертикальный взлет», и все мы знали, как выглядят диспетчерские вышли. С тем же успехом этот фильм могли снимать в Литкоте.
Эти вытянутые окна, изгаженные копотью и птичьим пометом, плотоядно, даже зловеще уставились своими бельмами на потрескавшуюся и заросшую травой дорогу. Я вздрогнула и крепче закуталась в дождевик.
Сержант с еще более решительным видом продолжал рулить.
Я решила попытаться поднять ему настроение, может быть, даже развеселить.
– Сержант, – начала я, – когда вы здесь, на периметре, кто охраняет крепость?
Он выстрелил в меня презрительным взглядом.
– Военная тайна, – проворчал он.
Надо отдать ему должное. До этого момента он играл свою роль безупречно. Не продемонстрировал ни капли человечности.
Я вознаградила его, посмеявшись его шутке. Может быть, слишком громко.
– Куда мы направляемся? – спросила я. – Или это тоже военная тайна?
Я наблюдала за ним в надежде уловить, как уголок рта приподнимается в улыбке, но он был суров как камень. А этот парень хорош!
Мы тряслись в темноте по лужам и через какое-то время сбавили ход и свернули на заброшенную рулежную дорожку, заляпанную древним маслом, резиной и бог знает чем. В дальнем конце находилась еще одна диспетчерская вышка – покосившаяся, бесхозная и погруженная во мрак.
Вздрогнув, я подумала, что уже очень поздно.
Сержант описал компактный круг перед вышкой и резко затормозил капотом в ту сторону, откуда мы приехали. Какое-то время мы сидели, слушая металлическое постукивание остывающей машины. Снаружи стонал ветер.
– Мы на месте? – уточнила я.
Сержант вознес вверх указательный палец, словно призрак, явившийся Скруджу.
– ТОЦ-7.
Альф Мюллет говорил мне, что toc в британских военных шифрах означает букву T, но в американских это не так. По словам Карла, это «тара» или «танго». T, скорее всего, означает башню – tower, но я не собиралась демонстрировать свое невежество, задавая вопросы[36]. Я быстро и деловито кивнула.
– Прием, – сказала я и изящно выбралась из машины.
Сержант не стал меня останавливать. Он вышел следом, обошел капот и встал рядом со мной. Сунул руку в карман плаща и после короткой