Я не вижу ни Чэня, ни Лэя,
Жизнь проходит у нас в мелочах,
И глубокое чувство – мелеет…
* * *
Рыба скрылась на дне.
Гусь летит в вышине.
Нет бездонных глубин
Свод небес невысок,
Есть для гуся стрела,
Есть для рыбы крючок!
* * *
Омут в тысячу чжан[11] глубиной
Все же дно под собою имеет.
Но скажите, людские сердца
Кто и мерой какою измерит?
Леопард не приучен к седлу,
Тигр людскому приказу не внемлет,
Если сердце желудок закрыл, —
То желудок его и заменит!
Другу новому, право, нельзя
Говорить о своем, сокровенном,
Дружба в наш удивительный век,
Как и все на земле, переменна…
Может быть, и настанет тот день —
На сегодняшний день непохожий,
И границу сердца проведут
Между истинной правдой и ложью.
Это стихотворение называется «Строки о дружбе». Оно написано в подражание древним, чья дружба была тверже железа и камня. Поэт сожалеет о том, что нашему поколению неведомо чувство подлинной дружбы и люди, которых считают друзьями, на деле оказываются совершенно чужими друг другу. Они не умеют ценить чувство преданности, которое связывало некогда Чэнь Чжуна и Лэй И, Гуань Чжуна и Бао Шу-я, беспримерную верность которых не могла поколебать даже смерть.
Но не будем отвлекаться посторонними рассуждениями.
Расскажем о том, как Юэ Фэй, восторгавшийся талантами Чжоу Туна, сетовал на свою бедность, из-за которой он не мог нанять столь образованного учителя. Свое заветное желание он и постарался выразить в стихотворении, написанном на стене.
Едва мальчик успел вывести последнее слово, как возвратился Чжоу Тун. Ван Гуй и его приятели в испуге со всех ног бросились в класс.
– Уходи, уходи скорее! Учитель вернулся!
Юэ Фэй поспешил скрыться.
Чжоу Тун вошел в класс, погруженный в свои думы. Он все еще находился под впечатлением виденного в деревне.
«Два колоса на одном стебле – это, конечно, чудо! Но откуда в захолустье может появиться выдающийся человек?»
Чжоу Тун присел к столу и стал машинально просматривать сочинения своих учеников. И по стилю, и по содержанию они показались ему безупречными. Тогда он заглянул в предыдущие их работы и сразу почувствовал неладное.
«Неужели за столь короткое время они сделали такие успехи? – удивлялся он. – Видно, я не ошибся и не зря взялся их учить!»
Чжоу Тун еще раз перечитал сочинения, не переставая восхищаться их содержательностью и совершенством формы.
«А может быть, писали не они, а кто-то другой?» – вдруг мелькнуло у него в голове, и он, нахмурившись, строго спросил Ван Гуя:
– Кто заходил в класс в мое отсутствие?
– Никто не заходил.
Чжоу Туна одолели сомнения. И вдруг ему бросились в глаза ряды каких-то иероглифов на стене. Он подошел ближе и увидел, что это стихотворение. Хотя оно и не отличалось совершенством стиля, зато ясно выражало устремления его автора. Внизу стояла подпись: «Юэ Фэй».
Чжоу Тун сразу вспомнил, как однажды Ван Мин упомянул о Юэ Фэе, необыкновенно способном мальчике. Да, старик был прав.
– Скотина! – обрушился на Ван Гуя учитель. – Видишь стихи? Их сочинил Юэ Фэй! Как же у тебя после этого хватило совести врать, будто в класс никто не заходил? То-то я смотрю, ваши сочинения написаны не так, как раньше! Оказывается, это дело рук Юэ Фэя! Сейчас же пригласи его сюда!
Оробевший Ван Гуй выскочил из класса и побежал к Юэ Фэю.
– Ты что там написал на стене? Учитель заметил и страшно рассердился! Велел тебя пригласить. Наверное, хочет выпороть!
Госпожа Юэ встревожилась было, но, услышав слово «пригласить», сразу успокоилась.
– Иди, – сказала она сыну. – Но будь осторожен!
– Не беспокойтесь, матушка, я знаю, что делать.
Представ перед учителем, Юэ Фэй отвесил низкий поклон:
– Явился по вашему повелению. Приказывайте, учитель.
Чжоу Тун смерил мальчика пристальным взглядом и остался доволен – хоть и мал, а держится с достоинством. Потом он приказал Ван Гую принести стул, предложил Юэ Фэю сесть и спросил:
– Так это ты, молодой человек, писал на стене?
– Простите, учитель, я сделал это по глупости, – смутился мальчик.
– Второе имя у тебя есть? – поинтересовался Чжоу Тун.
– Есть. Пэн-цзюй. Мне его дал один монах.
– Многозначительное имя! – одобрительно кивнул учитель. – Кто учил тебя грамоте?
– Матушка. Мы бедны и нанять учителя не можем.
– Передай своей матушке, что я хочу с ней поговорить, – после некоторого раздумья сказал Чжоу Тун.
– Матушка моя – вдова, живет затворницей, боюсь, ей будет неудобно разговаривать с вами наедине, – робко возразил мальчик.
– Прости, молодой человек, я об этом не подумал! – извинился учитель и, обратившись к Ван Гую, сказал: – Скажи своей матушке, что я хотел бы посоветоваться с госпожой Юэ об одном важном деле, и спроси, не сможет ли она присутствовать при нашем разговоре?
– Слушаюсь! – отозвался Ван Гуй и побежал во внутренние покои.
– Ну вот, видишь? Я пригласил супругу господина Ван Мина, – сказал Чжоу Тун. – Теперь ты передашь матушке мою просьбу?
Юэ Фэй вернулся домой и сказал матери:
– Наставник Чжоу хочет о чем-то с вами посоветоваться. Он даже просил госпожу Ван присутствовать при вашем разговоре. Вы пойдете?
– Почему бы не пойти? Тем более что там будет госпожа Ван! – сказала госпожа Юэ. – Только не пойму, о чем ему со мной советоваться?
Госпожа Юэ заперла дом и вместе с сыном направилась к усадьбе Ван Мина. Госпожа Ван со служанками встретила ее у ворот и ввела в дом. Навстречу гостье вышел сам хозяин.
– Учитель Чжоу Тун хочет с вами поговорить, – сказал он, кланяясь госпоже Юэ. – Не взыщите, что побеспокоили вас приглашением!
– Что вы, что вы! – воскликнула госпожа Юэ.
Ван Мин послал сына за учителем. Чжоу Тун не заставил себя ждать и явился в сопровождении Ван Гуя и Юэ Фэя. После взаимных приветствий хозяйка дома и гостья заняли места у восточной стены зала, а хозяин и учитель – у западной. Его ученики продолжали стоять.
Чжоу Тун первым обратился к госпоже Юэ:
– Я пригласил вас, чтобы поговорить о вашем сыне. Он умен и талантлив, ему надо учиться. Если вы не возражаете, я готов считать