Согласно моей доморощенной теории, сначала было абсолютно необходимо усвоить эмоциональную основу английского языка, выражаемую через модуляции голоса. Таким образом, первостепенное значение имела эмоциональная окраска речи говорящего. Смысл слов постигался уже в конкретном эмоциональном контексте.
Оглядываясь назад, я думаю, что мои сокурсники и знакомые полагали, что у меня не все дома, в частности из-за моего «ненормального» увлечения английским языком. Им было невдомек, что я пытался найти ответы на свои вопросы, заглянув за пределы официально дозволенного. Это была небольшая цена за то, чтобы иметь возможность сохранить свою индивидуальность и следовать своим путем в нашем конформистском советском обществе равных.
Глава 9. Знакомство с американцем Освальдом
Дружба начинается с симпатии или благодарности – корни, которые можно вырвать.
Джордж Элиот
Ничто не проходило незамеченным и необсужденным в нашей большой деревне под названием Минск, как некоторые называли столицу Белорусской ССР. Американец, какое-то время проживавший в Минске, был обречен стать предметом местных сплетен.
Время от времени до меня доходили слухи о тех немногих англоговорящих иностранцах, которые появлялись в городе. По рассказам моих друзей иногда было трудно понять, был ли это один иностранец или несколько, посетивших Минск в разное время. И необязательно это мог быть американец, поскольку мои приятели вряд ли могли различать варианты английского языка.
В конце января 1960 года слух о проживающем в городе американце определенно подтвердился. Это произошло на катке стадиона «Динамо».
Динамовский каток был гораздо больше, чем просто арена спортивных мероприятий. Он приобрел важный социальный статус – как место встречи со старыми друзьями, новых знакомств, место для флирта и романтики, где можно было хорошо и весело отдохнуть. Люди приходили сюда, чтобы скоротать время и расслабиться, наблюдая за разыгрывающимися на льду сценками.
Мощные динамики транслировали популярную музыку. В блеске огней осветительных мачт перед взором посетителя представала пестрая толпа. Здесь были группы вечно возбужденных шумных подростков; целеустремленные спортсмены, накатывавшие свои километры; разновозрастная неспешащая публика на коньках; парочки влюбленных, скользившие по льду, держась за руки. Бабушки с внучатами на саночках благоразумно держались обочин. Здесь встречались, веселились и обменивались слухами и новостями о разных событиях в городе.
У меня всегда наготове была пара спринтерских коньков, и я старался не упустить возможности размяться на катке после многочасовых занятий в медицинском институте. Именно на катке я узнал об американце, проживающем в городе. О нем мне сообщила словоохотливая Альбина Шалякина, моя бывшая одноклассница, высокая рыжеволосая девушка с розоватым лицом, усеянным веснушками. Она жила поблизости и приходила на «Динамо» покататься на коньках.
В тот вечер она подъехала ко мне и, уставившись на меня своими зелеными глазами-бусинками из-за толстых линз очков, сходу ошеломила меня вопросом, не хотел бы я познакомиться с американцем. В предвкушении моей реакции ее лицо выражало нескрываемое любопытство.
Я осторожно сказал, что я бы не возражал. Вроде она говорила правду, и это не было похоже на прелюдию к одному из ее розыгрышей, на которые Альбина была горазда.
Девушка сказала, что американца зовут Алик Освальд и он друг Зигеров. У них дома она его и встретила. Я знал, что Альбина увлекалась испанским языком и была в дружеских отношениях с испаноязычной семьей Зигер. Пока все звучало правдоподобно.
У Зигеров американца звали Алекс на испанский манер. Альбина пообещала спросить Зигеров, буду ли я у них желанным гостем, чтобы быть представленным американцу. Это звучало как реальное обещание.
Девушка продолжила свое бесконечное повествование о себе, своих кубинских друзьях1 и снова о Зигерах. Она, несомненно, была в восторге от того, что принадлежит к этому избранному испаноязычному сообществу. Испанский язык был вне сферы моих интересов, и, боюсь, я пропустил ее восторги мимо ушей.
Я закончил третий курс медицинского института. Прошли очень напряженная весна, раннее лето с экзаменами в конце семестра. Затем последовала сестринская практика в больнице.
До меня дошли новые слухи об американце. На этот раз они исходили от моего однокурсника Александра Мастыкина. Еще один фанат испанского языка, он был вхож в семью Зигеров под именем Алехандро. Брюнет Александр носил очки в черной массивной оправе явно заграничного производства. Они сразу бросались в глаза на фоне однообразных невзрачных очков местного производства.
Очки, своеобразная раскачивающаяся походка, латиноамериканский темперамент и другие маленькие причуды придавали Александру-Алехандро несколько комичный вид иностранца. Мастыкин, должно быть, сознательно культивировал свой «испанский» образ. У Зигеров Алехандро, помимо интереса к испанскому языку, приударял за двумя незамужними дочерями Зигеров и был частым гостем у них дома2. Там он нередко встречался с Освальдом.
Американец работал на местном радиозаводе. Освальд явно не нравился Александру, который считал, что приезжий постоянно демонстрирует свое сомнительное превосходство над ним.
Итак, этот Освальд все-таки был реальностью. Летом (июль – август) я уехал из города на каникулы. Вернувшись, с головой ушел в учебу. Я был уже на четвертом курсе, а это – многочасовые лекции, занятия в больнице, научная работа на кафедре химии. Я полностью выбросил Освальда из головы как человека, которого вряд ли увижу. С тех пор как я слышал о нем в последний раз, он вполне мог уехать из Минска. Поэтому, когда однажды в сентябре Альбина сообщила, что я приглашен на встречу с Освальдом у Зигеров дома, я был искренне удивлен и обрадован. Теперь, когда таинственный американец оказался живым и доступным, я не хотел бы упустить возможность встретиться с ним.
Зигеры жили в четырехэтажном доме на улице Красной, напротив общежития мединститута № 3. Мастыкин как-то упомянул мне об этом.
Я был полон предвкушения встречи с этим загадочным американцем, о котором практически ничего не знал. То, что Альбина поведала мне восхищенным тоном и с закатыванием глаз к небу, сводилось к образу одинокого симпатичного молодого человека, доступного, с манерами джентльмена и так непохожего на неотесанных местных парней. Практически никакой полезной информации. Ничего о том, откуда он конкретно, какое у него образование, чем увлекается…
При этом Мастыкин говорил, что Освальд был закрытым и высокомерным. Кто из двух моих друзей был прав и что американец мог иметь против Мастыкина? Александр хотя и не блистал интеллектом, но был вполне дружелюбным парнем. У меня вызывали симпатию увлеченные люди, и он, приверженец испанского языка, был одним из них. Правда, его темперамент мог сыграть против него. Местами Александру не хватало терпения подождать, пока его собеседник закончит фразу. Это могло обескуражить тех,