— Как знаешь? — Радость в голосе Платона потухла. — То есть я зря рыл информацию? И имя уже известно?
— Гм-м-м, нет. — Я резко повернулся. — Как её зовут?
— Так… Мирослава. Слава, как ты и сказал.
О-о-о…
Я потёр руками лицо, чувствуя себя полнейшим кретином.
— Ясно. А что ещё ты смог узнать?
— Мирослава Рябинина, коренная таноржка, двадцать шесть лет, если верить выписке из роддома. Мать Пелагея…
Как двадцать шесть?!
Я встряхнулся, но затем покачал головой. А что удивительного? Я судил о возрасте «Славяна» по его размеру одежды, рукопожатию, весу. Девушки и в двадцать шесть лет могут иметь подростковую фигуру. Ладони закололо от тактильных воспоминаний: совсем небольшая грудь, узкая, но при этом очень сильная спина, крепкая и гибкая поясница, длинные ноги, а животик — вообще улёт. Не девушка — тростинка, но не костлявая, а… совершенная. Я не видел её глазами, но щупал руками. Всегда любил женщин с аппетитными формами, особенно привлекали пышногрудые, а тут… меня вдруг переклинило на Славке.
Мало кто из таноржек занимается своей внешностью, точнее, если и занимаются — то это диеты, косметология, имплантаты, жиросжигатели, после которых стремительно стареет сердце, или на худой конец «ленивые» тренажёры с электроимпульсами на изолирующие зоны. А Мирослава была идеальная вся. Спортивная, подтянутая, волосы такие мягкие…
— …и растит брата.
Стоп.
— Что?
Платон оторвался от наручного браслета, с которого зачитывал характеристику моего гейм-проводника, и посмотрел с укором.
— Прости… Очень сложный день, много работал, ещё невесёлые новости про «амброзию».
— С какого момента повторять?
— Ты что-то сказал про брата…
— Да, Мирослава Рябинина проживает на Веге с двенадцати лет, начала зарабатывать как гейм-проводник с четырнадцати. Когда ей исполнилось шестнадцать, она взяла на попечение младшего брата. Ему на тот момент было всего девять.
— Так стоп, подожди! — Я остановил Платона, прикладывая пальцы к вискам. — Числа плохо ложатся на слух, не так, как у вас, программистов. Лучше объясни, как так вышло, что ребёнок жил один, а затем, будучи всё ещё несовершеннолетним, взял на себя заботу о другом ребёнке. Она что, из детского дома сбежала? Мне казалось, на Танорге прекрасные детские дома.
— Прекрасные-то прекрасные, — вздохнул Платон и неловко почесал затылок. — К сожалению, даже слишком хорошие. Ты, очевидно, вырос не на Танорге, да?
Да, на Цварге. Говорить этого я не хотел, но, к счастью, вопрос был риторическим. Специалист по защите информации продолжил:
— Попасть в детский дом на Танорге на самом деле не так просто, как кажется. Нужны документы о смерти или недееспособности родителей или справка о том, что ребёнок был в авиа-, космо- и прочих катастрофах и теперь невозможно установить его личность, а в базе СПТ нет его отпечатков пальцев. Сам знаешь, для таноржцев сдача отпечатков пальцев в государственную базу — процедура добровольная. Мало кто из населения горит желанием делиться персональными данными, даже с Аппаратом Управления Планетой, а уж передавать данные на детей и вовсе не принято.
— Так. — Я кивнул.
Никогда не интересовался темой детских домов на Танорге и не знал, что беспризорникам в них так сложно попасть. На Цварге дети — это редкость. Многие пары десятилетиями пытаются завести детей… В случае гибели родителей всегда найдётся кто-то, кто возьмёт ребенка к себе, а потому детских домов просто не существует.
— Ну вот, — продолжил Платон. — У Мирославы и Никиты живые и здоровые родители, никто их бы не поместил в детский дом.
— Но Мира проживает на Веге с двенадцати лет! — возмутился я, окончательно теряя логическую нить. — Как? Почему?!
— Квоты, — вздохнул кибернетик. — Каждый год их пересматривают, и алгоритм расчёта немного меняется, чтобы население Танорга не росло и не сокращалось, но суть остаётся одна. Многодетные семьи на Танорге облагаются большими налогами. Мать и отец Мирославы и Никиты уже имели детей от первых браков. У Гордея Рябинина даже двойня, а потому дочь сразу не вписывалась в квоту, однако его жена Пелагея не решилась на аборт. Гордей зарабатывал мелкими изобретениями и ремонтом бытовой техники. Рябинины решили, что у них хватит зарплаты, чтобы выплатить штраф за ребёнка сверх квоты. Однако, когда Мирославе исполнилось девять, Гордей разорился: его изобретения стали невостребованными, а ремонт — неинтересным, так как большинству проще выкинуть роботов и купить новых. Три года Гордей и Пелагея брали кредит в банке, чтобы продлить визу Мирославе, но, в конце концов, банк отказал им в ссуде на основании слишком низкого дохода и непогашенного долга.
— И тогда Мира отправилась на Вегу? — пробормотал я, вспоминая наш диалог.
Как стыдно! Я доказывал ей, что на Веге проживает лишь одна гопота…
— Ну виза-то на пребывание на Танорге закончилась, — пожал плечами Платон. — Спутник близко располагается, для него квота не нужна, да и космические лифты ходят. Всё ближе, чем лететь на какой-нибудь Тур-Рин…
— Ясно… А известно, как Мира выживала первые два года? Гейм-проводником она же стала работать позднее.
— Не знаю. Не смог нарыть. На Веге любят наличку и анонимные банковские счета, договоры никто не регистрирует, почти всё население работает в чёрную.
— Понятно. А младшего брата почему она забрала?
— Тоже не знаю. Инфосеть хранит выписки из государственных учреждений, документы о покупке и продаже крупных объектов, трудовые книги, если тщательно поискать… но увы, личных взаимоотношений там не будет.
— Спасибо большое, Платон. Эта информация бесценна для меня. Подскажи, а узнать точный адрес, где проживает Мирослава, можно?
— Я не волшебник. — Парень развёл руками. — Сомневаюсь, что Мирослава покупала на Веге недвижимость, а все договоры аренды на спутнике больше на словах.
Я потёр лоб. После того как Платон рассказал столько подробностей о Мире, в подкорке затесалось жужжащее настойчивое желание расставить все точки над рунами, нормально поговорить с девушкой и… закончить начатое, разумеется. Да, я не святой, секса хотелось до умопомрачения, но именно с ней. Мирослава покорила. Сам не мог толком понять, когда и как, просто пробралась под привычную броню своими шутками