Также в карикатурах «Крокодила» очевиден гендерный дисбаланс. Абсолютное большинство шалунов – мальчики, а сюжеты о том, что девочки тоже могут шалить, – скорее, исключение. Впрочем, иногда девочки побуждают к совершению шалости – «протоподвига». Это классический мотив плутовских рыцарских романов, когда герою нужен зритель, а лучше – восхищенная зрительница, иначе вся затея лишается смысла. Одновременно с этим здесь мы видим классическое непрямое навязывание гендерных паттернов.
Визуальным символом шалости в советской карикатуре, безусловно, была рогатка. Рогатки, пугачи, трубки-плевательницы, игрушечные луки, другие приспособления для «стрельбы», а также сабельки были настолько распространены, что иногда даже попадали на обложку. В номере «Крокодила» к Дню знаний по-хэмингуэевски суровые школяры строем шагают в школу, избавляясь от каникулярных радостей. При этом болезненная тема крайне высокого послевоенного детского травматизма в результате игр с боеприпасами или зацеперства (как тогда говорили, «молодечества» – висения на трамвайной подножке или «колбасе») полностью игнорировалась.
Универсальным символом неотвратимости наказания за шалость в карикатурах был ремень, что довольно наглядно подчеркивает ценности советской педагогики и традиционалистский базис воспитательных практик[299]. По результатам позднесоветских опросов, порка занимала 86% телесных наказаний[300]. Без кульминации-разоблачения как обязательного элемента замкнутого круга шалость вообще лишалась всякого смысла. А вот реальный символ наказания – «волчий билет», который был основным воспитательным средством в образовательных учреждениях, – не упоминается в визуальной сатире вовсе.
Играй, Яша, играй!
Шалости зачастую сопрягались в визуальном дискурсе со спортивными достижениями. Классические сюжеты – история об оконном стекле, которое выбили мячом, или несанкционированном походе на стадион, прогулы уроков из-за коньков или великов.
Условный антипод шалуна в большинстве случаев напоминал маленького скрипача Яшу из кинофильма «Покровские ворота» (1982, реж. М. Козаков). Это «хороший мальчик», тихий, неспортивный и грустный мямля-очкарик со скрипочкой. Образ этот настолько типичен, что может считаться настоящим советским мемом. Карикатуристы относились к ученикам музыкальных школ с откровенным сочувствием, как к детям, лишенным нормального детства – с шумными дворовыми играми, веселыми детскими приключениями и шалостями. Противопоставление шалостей и унылой обязательной рутины сверх обычных школьных заданий под лозунгом «Кому это нужно?» утрировано: ученики музыкальных школ также любили шалости[301], хотя нередко отваживались лишь на тихий протест – прогул занятий в «музыкалке».
(«Александр Македонский, перестаньте воевать с соседями!) Серия «Великие за партами» В. Чижикова. Чижиков В. А. Альбом. М.: Сов. художник, 1975. (Мастера советской карикатуры). С. 7
Для подчеркивания анормальности слишком правильного поведения в ход шли откровенные метафоры, вроде «комнатного растения». По сути, это понимание того, что полный запрет на шалости ведет к десоциализации. Такой подход был вполне логичным, поскольку шалость в позднесоветской соционорматике воспринималась как естественная ситуация для обычного ребенка, обязательный формат социализации.
Более того, шалость могла интерпретироваться как символ поиска и открытий. Особенно показательны в данном случае серии карикатур 1970-х гг. В. Чижикова «Великие за партой», «Великие в детстве» и «Веселая история», которые с азартом годы спустя перепечатывали «Пионер», «Костер» и «Пионерская правда» (встречаются аналогичные работы и у других авторов).
В своем гимне детской шалости Шалва Амонашвили писал:
Шалуны – сообразительные, остроумные дети, умеющие применять свои способности в любых неожиданных условиях и вызывать у взрослых чувство необходимости переоценки ситуаций и отношений… Шалуны – жизнерадостные дети: они помогают другим быть резвыми, подвижными, уметь обороняться… Шалуны – дети с сильными тенденциями к саморазвитию, самодвижению; они восполняют в себе просчеты педагогов в развитии их индивидуальных способностей. Шалуны – общительные дети… Шалуны – деятельные мечтатели, стремящиеся к самостоятельному познанию и преобразованию действительности[302].
С большой симпатией в карикатурах отражена другая классическая шалость, которую можно трактовать как тягу к прекрасному или художественный талант, – граффити. Показательно, что даже дети из спецшкол с углубленным изучением языка, то есть формально принадлежащие к элите страны, в этом смысле шалили так же, как и все остальные. В некоторых случаях можно говорить не просто о шалости, а о сложносочиненном розыгрыше, то есть планировании целого перфоманса.
Социализация через шалость нередко находила отражение в детской литературе, например, в приключенческих рассказах и повестях Юрия Сотника («Ясновидящая, или Эта ужасная «улица») и Владислава Крапивина («Застава на Якорном поле»). «Стадное чувство», свойственное детскому и подростковому коллективу, приводит к тому, что подросток не способен противопоставить собственное мнение мнению пусть неправого, но большинства. Впрочем, в романтизированных иллюстрациях А. Солдатова, Е. Стерлиговой нет ничего сатирического, а 12–14-летние «хулиганы» по сравнению с современными подростками поразительно самокритичны и ответственны. У педагога, родителя и ребенка нормативная культура была разной: например, для большинства детей считалось нормой дать списать или подсказать ответ.
Шалю я, шалю…
Тяга к музыке в неклассическом варианте и в неурочное время также воспринималось советской сатирой не просто как шалость, а практически как хулиганство под лозунгом «Осторожно, дети!». От «игр на транзисторе» по ночам особенно страдали пожилые люди, которые иногда переходили к решительным действиям. Так, пожилой отдыхающий вынужден взять в руки рогатку и вести свой снайперский счет сбитым транзисторам («Снайпер дома отдыха», В. Жаринов, 1981).
Показательно, что и за взрослыми советская карикатура оставляла право на шалость, причем часто пространством для их шалостей являются точки, предполагающие ритуализованное поведение и направленные на формирование нормативной культуры, например музей. Иногда взрослые с удовольствием участвуют в детских шалостях, например перелезают через забор на футбол, или, наоборот, провоцируют детей на шалость в своих интересах. Очень интересна карикатура А. Грабко 1964 г., где священник разбивает лампочку из рогатки, чтобы под покровом тьмы осуществить обряд венчания.
Без слов. Рис. О. Теслера. Юмор молодых. Вып. II. Альбом. М.: Сов. художник, 1976. (Мастера советской карикатуры). С. 22
Обаятельный персонаж Евгения Леонова – Леднев из «Большой перемены» (1972–1973, режиссер А. Коренев) – «шалит» много и со вкусом: срывает урок, залезая в окно, а потом и уроки во всей школе. «Взрослые – как дети, только курят больше», – вздыхает директор вечерней школы для рабочей молодежи. Подростковое курение и пьянство в 1970–1980-х становится настоящим бичом и постоянно сопутствует сатирическим изображениям «нехороших компаний» и родительского попустительства.
Субъектами