И лишь я один понимал, что делаю и зачем. И, кажется, Пелагея в эту самую секунду тоже все поняла, и, признаюсь, поняла она это вовремя. Марта внезапно исчезла, а материализовалась уже у меня за спиной, готовая прогрызть мне сонную артерию, но поднятая вверх рука ворожеи остановила инстинктивный порыв моего опасного противника. Мой расчет оказался более чем верным — не могла гордость Марты снести мою колкость, даже в условиях сложившейся ситуации. И, разумеется, Марта решила действовать.
— Замри! — приказала Пелагея своей союзнице и та, повиновалась. Ее клыки застыли в миллиметре от моей кожи. Я даже успел ощутить чуть сладковатый запах ее духов. — Убирайся! — Властно скомандовала Пелагея. — Он мой!
И Марта покорилась, представьте себе. Собственно, после такого о постоянном члене Курии кто угодно мог ноги вытереть. Теперь всем в мире Ночи станет известно, что Марта никакая не равноправная союзница Пелагеи. Марта ее вассал и всецело зависима от своего сюзерена.
Стоит ли говорить о том, что на моем лице сейчас играла злорадная ухмылка? Утереть нос кровососу такого ранга, той, кто косвенно виновен в обращении в вурдалака моей сестры, все равно, что первые три глотка ледяного пенного жахнуть душным летним вечером — одно удовольствие.
Пелагея же сделала то, на что я лично пока способен не был. Она убедилась в том, что Марта вернулась на свою исходную позицию, а затем сделала несколько пассов руками и навесила на нас еще одну вуаль невнимания. И на этот раз внутри этой вуали бег времени продолжился лишь для нас двоих. Удерживать в фокусе своего внимания сразу две вуали и параллельно контролировать несколько сотен упырей — это было сильно. Нет, действительно сильно, без злорадства и ерничаний говорю. Другой вопрос, откуда Пелагея брала эту силу.
— Давно понял? — прищурилась Пелагея.
— Какая разница? Вопрос не в том, что я знаю твой секрет, вопрос в том, что я собираюсь с этим делать.
— Гришенька, ты же понимаешь, что твоя информированность вообще уже ни на что не повлияет.
Пелагея прошлась промеж застывших упырей, оставив позади себя, замерших на месте, Веру и Марту. Она остановилась в десяти метрах от здания и протянула в мою сторону руку. Я ощутил, как меня мягко окутывает невидимая сила. Она стягивалась вокруг моей талии, словно невидимый удав, окольцовывавший свою загипнотизированную жертву. Правда в моем случае, я все понимал и не сопротивлялся действиям Пелагеи. Ворожея же медленно приподняла меня, вынесла наружу из разрушенного мною же здания и аккуратно поставила перед собой на землю.
— На этот раз, не поможет тебе твой бессмертный.
— На этот раз мне его помощь и не понадобится.
— Самоуверенность, Гришенька, еще никого до добра не доводила.
— А это не самоуверенность, а чистой воды знание.
— И на чем же это знание зиждется?
— Мы оба знаем, что тут произошло, — не стал я прямо отвечать на вопрос своего кровного врага, — оба знаем, что я не купился. Да, — я обвел пространство позади Пелагеи взглядом, — бесспорно, это твоя лучшая работа. И то, что ты заставила поверить в происходящее не только меня, но и Марту, дорогого стоит — она все же, как выразился мой напарник, «не пальцем деланная»…
— Кто, этот малахольный? — усмехнулась Пелагея, кивнув в сторону отца Евгения.
Отвечать было незачем, вопрос был риторическим. Вместо пустой болтовни я предложил:
— Что ты хочешь?
— Ты и без моих ультиматумов знаешь, что мне нужно.
— Мы уже решили это на дуэли.
— Дуэли меж нами не было, Гриша, не забывай…
— Де факто — не было, — поправил я Пелагею, — но де-юре, она состоялась. И тому были свидетели. Ты даже была вынуждена признать эту дуэль состоявшейся.
— Я тогда не знала…
— А кого это волнует? Меня, вот, уже не волнует. Ты мне полгода жизнь отравляла, изводила почем зря, плела интриги и завлекала в свои сети сестру. Неужели ты считала, что я окажусь покорной овцой на закланье? — Пелагея молчала. Лицо ее с каждой секундой мрачнело, но на этот раз мне не было никакого резона выводить ее из себя. Более того, я не верил в ее игру. Сейчас наша беседа была сродни ментальной дуэли, чем-то напоминающей то, как два гроссмейстера играют в шахматы по памяти. — Это в первые месяцы своей ворожейской карьеры, — продолжил я свой монолог, — меня можно было брать голыми руками. Именно тогда у тебя был шанс грохнуть меня или обманом завладеть моей силой…
— Не твоя она, Гриша, сколько можно повторять? Ты взял чужое, верни или брось каку, нехорошо так делать! Фу, Горин, фу!
— Своему Карлуше будешь фу говорить, — мне же можешь не фукать.
— Да, — задумчиво протянула ворожея, — а ты действительно стал сильным соперником.
— Вашими молитвами…
— Да не молюсь я за тебя, милый, — улыбнулась Пелагея. — Разве, что свечку тебе поставить могу… За упокой.
— Очень мило с вашей стороны. Знал, что дорог вам.
— Разве что, как память.
— Может, уже завершим упражнения в риторике?
— И что, договоримся?
— А почему бы и нет? План твой все одно провалился…
Пелагея попыталась сжать своего «удава» вокруг меня, но я с легкостью остановил это воздействие. Легкость, с которой я это сделал, должна была показать Пелагее, что я не блефую, что я действительно раскусил ее замысел.
— Ну что же, — кивнула мне Пелагея после этой маленькой демонстрации силы, — верю в тебя и признаю твою силу, ворожей. Но это никак не отменяет того факта, что тебе сегодня придется сдохнуть.
— Не вижу ни единой причины, зачем мне это делать.
— А вот она, — Пелагея подошла к моей сестре, на обескровленном лице которой замерла гримаса ненависти, — вот она, причина твоя, Гришенька. Она же слабость, она же рычаг давления — называй, как хочешь.
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты… — Я понимал, что сейчас настал самый ответственный момент нашей с Пелагеей партии. В шахматах эта часть игры именуется эндшпилем. — Обратив мою сестру в упыря, а после, превратив ее