Свое задание они почти полностью выполнили уже к обеду, но оставалась еще Валентина Кузьминична Харитонова. Заведующая кафе пришла на работу только к вечеру, долго крутила в руках фотографию и, помимо отпечатков пальцев, оставила на мультифоре пару слезинок.
– Желудком маялся, а от головы умер, – всхлипнула Валентина Кузьминична. – Вот ведь судьба какая…
Глава 9
Накануне Вера вернулась домой уже без сил. Сумасшедший день, который планировался стать выходным.
Дав поручение Ружецкой и Панюшкиной, она вообще-то авантюрничала. Доверить весьма ответственное задание почти незнакомым теткам… ни один нормальный следователь на это бы не решился. Но она ведь не совсем нормальная – ей это давно объяснили. Опять же для такого задания (чтоб тихо, почти подпольно, ни у кого не вызывая подозрений) требовалось быть совершенно своими людьми в театре и к тому же обладать определенным артистизмом. А тетки как раз артистки, хоть и бывшие. Но самое главное – за них поручилась мама, а мама никогда просто так ни за кого не ручается.
Дала Вера задание и Роману Дорогину: с утра провести повторный и гораздо более тщательный обыск, изъять и отдать экспертам продукты, напитки, лекарства и даже зубную пасту – в общем, все способное попасть в рот. На известие, что Лепешкина не только ударили по голове, но и не менее двух недель травили, Дорогин отреагировал двумя словами: «Театр абсурда».
«А может, кто-то просто устал ждать», – подумала Вера.
Сын встретил ее со словами:
– Маман, после сегодняшнего отгула ты прекрасно выглядишь. Такое впечатление, будто по тебе раза три проехал трактор.
– Спасибо за комплимент, – оценила Вера.
– Про твоего Лепешкина уже гудит интернет. Он, оказывается, действительно очень крутой. Я в нем покопался. В Лепешкине то есть. В интернете, разумеется, – сообщил Ярослав. – Кое-что интересное надыбал, но имени убийцы там нет и ничего сильно срочного тоже. Поэтому лучше я тебе завтра все расскажу. Сегодня ты не въедешь.
– Не въеду, – согласилась следователь по особо важным делам.
Ночью ей снилась жуткая белиберда: толстый лысый директор театра, худой патлатый главный режиссер и Иван Грозный – но не из истории, не из пьесы, а из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Они кружили вокруг Веры, приплясывали и спрашивали: «Это вы – дочь?», а она отбивалась: «Я не Грозная, я – Грознова!» Проснулась она, однако, в весьма бодром состоянии, словно ее ночные визитеры своим кружением напрочь разогнали всю усталость.
Вера едва зашла в свой кабинет, как из судебно-экспертного центра позвонил криминалист Паша Гаврилин – человек, удивительным образом сочетающий в себе веселую бесшабашность и удивительную занудливость. А также редкую универсальность, чем был особо ценен.
– Привет, Верунчик! – сказал он.
– Привет, Паша, – откликнулась Вера. – У тебя что-то новенькое появилось?
– Ну, я внимательно изучил все следы во внутренностях портфеля и не нашел ничего такого, ради чего стоило его потрошить. У меня вообще имеются сильные подозрения, что с самого начала в этом портфеле не было ничего, кроме двух папок…
– Да, я помню, в одной – текст пьесы, набранный на компьютере, а во второй – черновик этой пьесы, но со всякими правками, – перебила Вера.
– Так вот уточняю. На папке со свежим текстом чужих следов нет, а вот Лепешкина полно – и на внешних, и на внутренних сторонах. А на папке с черновиком чужих следов опять же нет, но Лепешкина – только старые. То есть эту папку он вниманием не баловал. Ну, в общем-то понятно, незачем ему черновик, когда есть беловик, хотя непонятно, зачем он это в портфеле таскал. Я тебе скажу больше: Лепешкин вообще, похоже, не слишком-то портфелем пользовался. В том смысле, что ручка и ремень поношенные, а внутренности практически новые. Хотя портфель, конечно, ему не от дедушки достался – куплен в июне.
– В июне? Откуда ты знаешь? – удивилась Вера.
Гаврилин захохотал:
– А я провидец! Я вижу, что портфель куплен не просто в июне, а двадцатого числа. Причем в девятнадцать часов десять минут. В нашем городе. В магазине «Мир сумок».
– Паша, не темни! – грозно заявила Грознова – С чего ты это взял?
– Ну ладно!.. – изобразил великодушие Гаврилин. – В портфеле внутри есть типа потайного кармана, на молнию застегивается. Туда ничего особенного не положишь, ну несколько листов бумаги разве что… И Лепешкин, похоже, им вообще не пользовался. Так вот в этом кармане я нашел чек из магазина. А там, сама понимаешь, все до минуты и до копейки.
– Интересно… – оценила Вера. – Двадцатого июня Лепешкин улетел в Москву… И опоздал на первое действие спектакля… Из-за того, что портфель покупал?..
– Ну, Верунчик, я посчитал, что этот чек может быть тебе интересен. А уж ты теперь сама голову ломай.
– Спасибо, Паша. Сделай мне, пожалуйста, его копию и передай, если тебе уже не нужно, папки.
– Пожалуйста, – отозвался Гаврилин. – Я папки полностью отработал. Теперь работай с ними ты. Пока!
– Пока!
Странно, подумала Вера, перед отлетом в Москву Лепешкин вечером вместо того, чтобы идти на спектакль, вдруг мчится в магазин покупать портфель. Хотя у него есть и чемодан, и дорожная сумка. Зачем?
Она набрала номер эксперта из компьютерно-технического отдела Тимура Морковина, который накануне разбирался с телефоном и ноутбуком Лепешкина. Вчера он сообщил, что в телефоне куча звонков за несколько месяцев, а ноутбук, причем не запароленный, довольно новый и еще ничем толком не замусоренный. Зато в почте самая настоящая свалка. И вообще, если следователя интересует, по каким сетевым дорогам бродил драматург, неплохо бы определиться с приоритетными направлениями, дабы не тратить зазря время и силы.
Тимур Морковин, как и многие профессионалы в сфере компьютеров и информационных технологий, отличался ощущением собственной значимости, однако же вполне уживающейся с великодушной готовностью осчастливить окружающих своими познаниями.
– Здравствуйте, Вера Ивановна. – Морковин всегда обращался к Грозновой по имени-отчеству и на «вы», хотя разница в возрасте у них была незначительная, и сама Вера неизменно говорила Тимуру «ты», а отчества толком и не помнила. Но определенное почтение неизменно подчеркивала.
– Здравствуй, Тимур, у меня к тебе просьба. – Вера вообще предпочитала