— Прости Христа ради, батюшка князь, дурёх моих неразумных, и меня, непутёвую. Научу я их, как со справными воями себя вести да блюсти. Привыкли они среди мытников, торгашей да подсылов иноземных отираться. А теперь вот и к порядку приучаться станут!
Бойцы крутили усы и оглаживали бороды, выпрямляясь и разводя плечи. Ясное дело, княжья ближняя дружина — это не купчишки, чиновники да шпионы, совсем другое дело, кто ж сокола с вороном ровняет? За две фразы Домна ухитрилась заработать столько добрых взглядов, сколько и в походе не всякой поварихе достаётся. Хитра, ох и хитра.
— Пойдём, княже, в гридницу, заутрок на столе дожидается, — громко, но опять елейным голосом возвестила она. Увидев, как из приоткрытой двери подклета машет рукой какая-то девка. Вот тебе и система оповещения. Не баба — гвардеец! Всё по делу!
Думается мне, накрыть завтрак именно в этом зале тоже решила она, и тоже не случайно. Из ложницы-спальни вчера перед сном видно было только три пожара в городе. Из этих окон насчитал десятка два столбов чёрного и серого дыма, тянувшихся с докладом о бедах и произволе непосредственно к Господу Богу. Да сколько их ещё погасить успели за ночь, пожарищ тех?
Но на аппетите здорового физически и почти здорового душевно организма дымы́ вроде бы не отразились. Князь рубал наравне с сотниками и ближниками, только уши да бороды ходуном. Сыны сидели рядом, по обе руки, и, если судить по довольным и несколько возвышенным физиономиям, вчера тоже спать пошли не сразу.
— Гнат, собери к полудню молву по городу: кого спалили, кто, за что. Недовольных запомни, расскажешь. Кривду да обиду не пропусти, — обратился я к Рыси, когда на столе остались только сладкие не то коврижки, не то пряники и какое-то тёплое питьё, которое память князя считала взваром.
— Сделаю, — кивнул друг.
— Янко, — продолжал Всеслав инструктаж, глядя на поднявшего глаза и отставившего кружку командира снайперов, — разберите их промеж собой. Тем, кто слева — жалобщиков, правым — обидчиков. Правой рукой махну — тот, кто зло учинил, умирает. Левой — тот, кто наговаривать на честных людей вздумал. Рядом будь, когда Рысь с вестями придёт.
— Так, княже, — чуть протяжно отозвался Ян.
— Ждан, как всегда: ворота закрыты — хода нет. Если начнётся замятня — разделяете толпу на доли, чтоб охолонула. Яновы молодцы присмотрят.
В ответ оба, Ян и Ждан, лишь кивнули. Старший над копейщиками вообще болтать не особо любил.
— Алесь, моих твои провожают? — повернулся я к главному по кавалерии. А ещё по логистике, эвакуации и дальней разведке.
— Мои и Гнатовы, княже. Сейчас Ршу* проходят. Послезавтра ждём к вечеру. Это… — замялся вдруг кавалерист. Ясно, будет денег просить. Сто раз говорено: надо — скажи, так нет же, тянет до последнего, а потом мнётся, как девка, что в подоле принесла!
— На что и сколько? — этот, если чётко вопрос не поставить, и лишнего может наговорить. Хотя в драке да в бою вообще не такой: собран, на решения скор. Бывает же?
— Горлинок, княже, на торгу видел. Зна-а-атные! Нам бы для этих мест тоже пригодились, как в Полоцке, Торопце… — зачастил было он.
— Понятно, как где, Алесь, не надо дальше, — тут уже «включился» Гнат. Не то, чтобы у нас с ним были сомнения в ком-то из сидевших за столом. Скорее, в самом столе, гриднице, стенах, полу и потолке, у которых тоже вполне могли быть и глаза и уши.
— Сколько? — напомнил князь замолчавшему логисту-кавалеристу. А я задумался о том, что голуби здесь — что-то сродни дальней загоризонтной связи. Для меня так совершенно точно, потому что ни в птицах этих, ни в том, как и зачем работает загоризонтная связь, я ничего не смыслил. А голубей любил жареных и печёных, но только диких, потому что от городских — одна зараза.
— Сорок гривен, — отведя глаза еле выговорил Алесь.
— Сколько⁈ Вон повариха столь стоит, да где она — и где гульки твои! Ты очумел что ли⁈ — взвился было Гнат, но, посмотрев на меня, закрыл рот и сел обратно на лавку, продолжая негодовать молча.
— Так ли хороши горлинки? — заглянул я в глаза конному связисту.
— Сроду лучше не видал, княже, — выдохнул он. — Персидские, говорят.
— Бери. Глеб, смотри, — велел я сыну, и он кивнул в ответ, давая понять, что гривны найдёт и проследит за покупкой. Кивнул и Роман, показывая что тоже приглядит за всем перечисленным, а ещё за младшим братом. Ну и Гнат, понятно, кивнул. Там та же самая матрёшка получалась.
После завтрака вышел на гульбище-балкон. Все разбежались по делам, мною порученным, а я остался, продолжая размышлять. Для простого люда наверняка странным и страшным казалось, когда княжий суд на подворье вершился так. Откуда бы им знать, что перед тем, как упасть «стрелой пронзённым», виновный сверху донизу проверялся разведкой-безопасностью, и только потом по взмаху руки умирал. Но слухи, ходившие о Всеславе от Русского** до Северного морей, об этом, разумеется, ничего не сообщали. Говорили только о том, по мановению руки князя вершилась справедливость в землях его. То же самое и со связью. Мало кто из русских князей использовал птичек. А зря, как оказалось. Как бы иначе мне было прознать, а тем более успеть, когда прилетела весть, что пока я стоял, осаждая Псков, Черниговские наладились Полоцк захватить? И ох как удивились и напугались они, когда на передних моих, на авангард, на того самого Алеся сотню под Лукомлем выехали. Ох и рванули же в обратную сторону! Ещё и пугать потом друг дружку начали, мол, чародей-князь с войском волками обернулись да со Пскова одним махом прискакали. Мы, помню, тогда здорово радовались, что не успели они набраконьерить-набезобразничать сильно на моей земле, пока хозяин в походе. Да на радостях пустили следом за черниговским войском три ватажки малых, что у Гната в особых поручениях участвовали. С пониманием парни, да с юмором оказались. Уж они и выли по ночам окрест лагеря, и дерьмом волчьим, где и взяли только, все палатки ночью обложили, и лоскутков от шкур вдоль дороги наразвесили,