— Так, может, лечца или резальника*** из печорских монахов кликнуть? — в глазах женщины начинал проявляться испуг. Вот уж не думал, что такая бой-баба чего-то может бояться.
— Да, княже, давай пошлю отрока? — предложил Янка. Который, судя по памяти Всеслава если чего и боялся, так это умереть от старости или в бою с пустыми руками.
— Сидите уж, посылальщики. Тут дел-то — начать да кончить, — отмахнулся я.
Подвинул ближе горшочек, принюхался. Сивухой воняло, но, кажется, спирт там тоже был. На всякий случай макнул палец и поднёс к одной из лучин, что стояла ближе. Палец предсказуемо вспыхнул. Но в этот миг непредсказуемо взвизгнула и повалилась на пол Домна. С ней хором вскрикнули и отшатнулись от стола сыновья и даже Алесь с Яном. Ждан и Гнат смотрели на меня очень тревожными глазами. Князь же внутри будто замер. Я пожал плечами, не придав значения столь бурной реакции.
Полив на ладони, чуть морщась от сивушной вони, вымыл руки и намочил несколько кусков полотна, оторванных от смотанного бинтом рулона, что лежал там же. Прокалил над лучиной иглу, макнул в неизвестный напиток, подумал — и попробовал согнуть привычным полумесяцем. Почти получилось. И всё это в полной звенящей тишине. Вокруг стола никто, кажется, даже не дышал. Домна едва ли не на четвереньках отползла к дальнему от меня торцу и замерла там, тараща испуганные глаза.
Я ещё раз прокалил и протёр спиртовой салфеткой, а точнее, сивушной тряпицей, иглу. Выудил из горшка одну из брошенных туда нитей, вдел. С этим проблем не возникло — ушко у «иголочки» было вполне заметное. Хотел было хлебнуть для храбрости и анестезии, но передумал. Судя по аромату этого «хлебного вина», голова с него должна после употребления болеть неделю, не меньше.
— Гнатка, придержи края вместе, — попросил я друга, снимая основательно подмокшую тряпицу с груди. Домна вскрикнула и закусила палец, увидев дыру и разрез напротив сердца. Рысь протянул руки с таким видом, что, кажется, был бы больше рад бело-алые подковы с кузнечного горна брать, чем меня касаться.
— Ничего страшного или дивного не происходит. Чтобы хворь в меня не попала, дыру зашить нужно. Рома, расскажи, как дело было, — попросил я старшего сына. Судя по нему, он, наверное, ещё мог разговаривать. Младший — вряд ли. Неожиданно холодные, как не в бане был, пальцы Гната прикоснулись к груди и свели вместе края раны. Губу нижнюю он закусил так, будто планировал немедленно отправиться в ад за колдовство или пособничество в нём, и глаза были шальные. Я подтянул поближе и протёр салфеткой маленький, но острый ножик, которым до этого отреза́л мясо.
— Князь к окну подошёл, именем Изяслава позвали его. Голос того, кто звал, я не узнал, — Роман говорил, как та девка из соседского смартфона: по-деревянному и без эмоций. — Мелькнула рогатина, упал он. Мы подскочили. Лежит, не дышит. Потом раздышался, вроде. Глаза открыл. Первым делом крест нательный проверил. Пошептал молитву. Да прямо святым крестом-то рану и раскрыл.
Чесал он как по-писанному. Хоть и без выражения. Но слушатели были неискушённые, и, судя по ещё больше расширявшимся глазам, им впечатлений вполне хватало.
— Перста в грудь погрузил, остриё рогатины выдернул, вот такое, — и, видимо, следуя древнему правилу «не приврал — истории не рассказал», сын развёл почти не дрожавшие ладони чуть ли не на полметра. Снова ахнула Домна.
— Мы кус тряпицы почище от Глебовой рубахи оторвали, он к ране приложил. И спать повалились. Так было, — подвёл он итог. Я тем временем заканчивал вязать девятый шов. Руки слушались чуть хуже собственных, не было той привычки, но не критично. Отмахнув ножиком концы ниток, перешёл к последнему. Без сюрпризов и спешки: проколол, завязал, затянул, обрезал края.
— Домна, мёд есть ли? — спросил у зав.столовой, от которой над столешницей только изумлённые глаза торчали. — Да вылезай ты уже из-под стола, а то сидишь, как жаба в пруду, глазами лупаешь!
Мужики вежливо, хоть и несколько деревянно посмеялись над не особо изящной шуткой, давая понять, что да, мол, похожа. Но от всей души мы хохотать пока не готовы, прости, князь — нервы ни к чёрту. Ушлая баба опомнилась вперёд всех.
— Там, княже, в тряпице, мазь монастырская, от Антония Печорского, раны заживляет, — прокашлявшись, выговорила-таки она, не сводя глаз с салфетки, куска холстины, которой я обрабатывал шов.
Мазь нашлась. Странный серовато-жёлтый лепо́к чего-то, в составе явно имевшего мёд, сливочное масло, смолу-живицу и какие-то не то отвары, не то настои. Надо будет пообщаться с этим Антонием, для здешнего уровня медицины он оказался замечательным провизором. Нанёс ароматную субстанцию на шов. Осмотрел и остался вполне доволен работой. «Чудо!» — выдохнул внутри будто только что очнувшийся Всеслав, — «Ровно, быстро, без крови — ну чисто златошвея!». «Ремесло, князь. Просто ремесло» — скромно подумал я. Если тут простые швы в такую новинку, то и другие мои навыки будут на пользу. «В том никаких сомнений нет. Это ж сколько воев спасти удастся!» — внутренний военачальник грамотно оценивал преимущества, перспективы и выгоду. Всё верно.
— Прости, княже, дуру, — прошептала Домна, склонив голову.
— Пустое, — отозвался Всеслав. — Дай во что обрядиться да проводи до ложницы****. И лебёдушек своих потом запускай. Отдыхайте, хлопцы!
* Куна — денежная единица Древней Руси в Х-ХI веках,