Олег понял, что пора возвращаться к людям, и завернул за угол, чтобы выйти обратно во двор. Как раз из первого подъезда, звонко лая, выскочила чья-то дворняжка – пушистая, уши торчком, морда наглая. То, что она чья-то, было понятно по тому, что за ней волочился поводок, видимо, упущенный хозяином. А вот и он – за собакой выбежал мальчишка лет семи-восьми, принялся гоняться за питомцем, а тот, хулиганя, ловко увертывался, сопровождая маневры лаем. Бобик не давал не то что поймать себя, не позволял даже наступить на поводок. Со всего двора на помощь кинулись друзья-приятели мелкого растяпы, но собаке, видать, это было не в новинку, она без труда уходила от хватающих ручонок. Наконец, все упарились и запыхались, пошли хлебать воду из технического крана, а пес решил развлечься по-иному.
Самым хулиганским образом он принялся подкрадываться к аккуратной полоске ярко-зеленой травы под окном первого этажа – и почти тотчас створка распахнулась, оттуда, как сказочница, выглянула какая-то гражданка. Она не кричала, не ругалась, просто смотрела на собаку, а та старательно делала вид, что не замечает наблюдения. Задрав куцый хвост, собака прошлась туда-сюда вдоль кромки травы, и совершенно очевидно, что нарочно поставила свою кощунственную лапу на газон. Сначала как бы мимоходом, якобы просто задев, потом всей собачьей пятерней наступила – и тут раздался первый крик. Гражданка с первого этажа завела трубным басом, точно пароход:
– Вон с газона, зараза!
Собака мгновенно убрала лапу, повернулась хвостом к дому – и вдруг снова поставила на траву теперь уже заднюю лапу. И тотчас, как только первый коготь коснулся зелени, гражданка вострубила:
– А ну фу! Я кому сказала!
Раз – и снова лапа на асфальте, и собака моргает глазами самым невинным образом. Мальчишка-хозяин, отдышавшись и напившись, снова попытался поймать свою нахальную собственность, сначала один, потом подтянулись добровольные помощники. Однако пес, юркий, как вьюн, не утратил гибкости и бодрости и потому ни малейшего шанса поймать себя не дал: убегал, накручивая круги, ребята, галдя и вереща, бегали за ним.
И тут бабуля начала возмущаться уже по другому поводу:
– А ну тихо вы! Что за шум устроили, сейчас милицию вызову!
«А вот и наш клиент, Ватсон», – смекнул Заверин, по замашкам и внешнему виду признавая, что это именно та особа, которая ему нужна, да еще живет на первом этаже, да еще в первом подъезде.
Что ж, вот и удача, которая была необходима. И он, козыряя, отрекомендовался самым обаятельным образом:
– Милиция, гражданочка, уже здесь, всегда на страже.
Хулиганская собачка немедленно «поймалась», хозяин схватил ее на руки, и всю ватажку как ветром сдуло.
Гражданка же, смерив участкового с головы до ног, величественно кивнула:
– Доброго вечера, товарищ лейтенант.
Первым делом гражданка потребовала удостоверение, изучила его до буковки. Несмотря на то что вроде бы была удовлетворена осмотром, все-таки задала законный вопрос:
– Вы новый участковый? По нашему району был младший сержант Рощин, Илья Петрович.
– Я в порядке шефства, – объяснил Заверин, – помогаю, поскольку у него семейная драма личного характера.
– Боже мой, что случилось?
– Развод.
Бабка выдала:
– Ах, какой пассаж, – и тотчас пригласила: – Да что вам под окнами стоять, заходите.
Глава 18
«Удача» оказалась не совсем такого рода, который Заверин сам себе намечтал. Гражданка, во-первых, звалась Чарной Моисеевной, во-вторых, оказалась не коренной москвичкой, а ленинградкой. Зато – и это покрывало абсолютно все провалившиеся ожидания – была старшей по подъезду. Цветы-газоны, как легко было догадаться, были тоже ее епархией. Да и тетка оказалась приветливой: пригласила на кухню и поставила чайник на плиту.
– Дети-то мои остались на улице Образцова, – рассказывала она, – им до работы ближе: сын в кабэ, дочь преподает в МИИТе. Внуки подросли, стало тесно, вот и подвернулась возможность с этим кооперативом. Сватья корову продала, я тоже сберкнижку закрыла…
Заверин слушал да поддакивал:
– Корову, понятно, жалко, но все-таки удачно получилось. И вам до семейства вроде не так далеко, если на трамвае. Как вам тут, не одиноко?
Моисеевна усмехнулась:
– Да что вы! На руках теперь весь дом – сами видите, какие огольцы. Это еще ничего, – поведала она, – тут подрастают такие – о-хо-хо. Патлы по плечи, штаны клешеные, не поймешь – девица или парень. Сын рассказывал: формировали стройотряды, и жуткий недобор, а тут вон сколько ходят – руки в брюки, по вечерам на ушах ходят, стало быть, не особо устают за рабочий день, так?
– Согласен полностью. Но я так вижу, что у вас полный порядок, – это он сказал, не кривя душой. В подъезде было так чисто, что хоть с пола ешь, стены не исписаны, на площадках цветы, кнопка вызова лифта цела.
Однако Моисеевна была критична и пессимистична:
– Пока порядок, товарищ лейтенант. Пока маленькие, вы видели – слушаются старших, а эти, подрощенные поросята, только делают вид, что слушаются. Вот уйдем мы, старики, родители одряхлеют – вот тогда эти себя и покажут.
– Я полагаю, что общество единомышленников проще сохранить монолитным, – вставил Олег, уловив нужную ноту. И правильно, поскольку Моисеевна принялась немедленно обличать:
– Да что вы?! Монолит, как же! Четыре подъезда – прелэстно, а вы поинтересуйтесь, сколько тут по-настоящему интеллигентных людей, для которых все это и строилось! Три подъезда еще туда-сюда, в четвертом – просто какие-то тонтон-макуты[7]. Откуда их таких нарыли?
– Хорошо еще, что все сконцентрированы в одном подъезде.
Моисеевна горько съязвила:
– Да что вы. И тут, в нашем подъезде, уже очаги заразы.
– Неужели.
– Точечные, но имеются. Подъезд у нас дружный, все одного уровня, но и к нам затесались чуждые элементы.
Тут Моисеевна как бы спохватилась – невинная хитрость, ведь очевидно, что в том числе и ради этого момента она к себе его и зазвала:
– А между прочим… это, конечно, не к вам претензия, скорее, к вашим коллегам. Задались бы они вопросом о том, откуда у людей такие деньги! Я вот, например, могу дать отчет о происхождении каждой копейки, внесенной в качестве пая,