Наконец откуда-то пропел маленький рожок. Смотритель павильона – худощавый мужчина в серой рубахе до пят, затянутой малиновым поясом, – попросил всех занять свои места. Ворвавшаяся в зал толпа слуг уже убрала со стола тарелки, подносы и прочие остатки легкой утренней трапезы, сервированной для участников собрания. Каждую крошку, каждую капельку пролитого вина тщательно вытерли, оставив стол в той же степени девственно-чистым, в какой он был бесценным.
Столешница его была вырублена из опавшей сухой ветви талнисса – а ветви у этих гигантских деревьев опадали так редко, что это и само по себе считалось подарком богов. Ее черную поверхность пронизывали яркие серебряные прожилки. Дерево было таким темным, что казалось, будто стол сделан из одних этих сверкающих нитей. Древесина талнисса ценилась превыше всего на свете, стоя в сто раз дороже своего веса в золоте. Одного только этого стола хватило бы для финансирования постройки целого военного корабля.
Направляясь к своему месту, Джубайр провел ладонью по его гладкой поверхности. Свой императорский плащ он оставил застегнутым на шее, но перед тем, как усесться, перекинул его полы через низкую спинку кресла. Вышитый на нем ястреб Хэшанов с бриллиантовыми глазами и золотыми когтями ярко сверкал у него со спины, словно пытаясь соперничать с богатым столом.
Остальные устроились по обе стороны от него – Крыло и Мариш слева, а Щит и Парус справа. Граш встал за плечом у Джубайра, готовый предложить ему совет и поддержку. И все же, сидя в центре стола, принц ощущал все тяжесть возложенной на него ответственности. Отец оставил ему этот плащ и руководство империей на время своего отсутствия. Джубайр почитал это отцовское благословение и не стал бы без веской причины отказываться от него.
Снова прозвучал рожок. В зале воцарилась выжидательная тишина.
Из мраморного коридора послышались приближающиеся шаги. Все взгляды обратились к двери. Когда в зал вошла Аалийя, у всех сидящих за столом пресеклось дыхание. Кто-то приглушенно ахнул. Возможно, ахнул даже сам Джубайр, но он был слишком потрясен, чтобы знать это наверняка.
Аалийя вступила в зал совершенно обнаженной. Ее блестящая, умащенная темным маслом кожа приобрела примерно тот же оттенок, что и драгоценный стол. Усиливал этот эффект сложный узор из серебристых линий, окутывающих все ее тело и образующих на животе сияющий силуэт ястреба – герб династии Хэшанов. Длинные волосы Аалийи были расплетены и, гладко расчесанные, волнами ниспадали на плечи.
В руках она несла серебряное блюдо, на котором покоился императорский венец из темного железа. Ярко-синие сапфиры на нем перекликались своим сиянием с водами залива позади нее. Пока Аалийя шла к собравшимся за столом, Каменные Боги возвышались прямо у нее за плечами.
По бокам от нее шагали два принца – Рами слева, Канте справа. На полпути они остановились, позволив Аалийи идти вперед одной, во всех смыслах открытой всем взглядам. Она смотрела прямо перед собой – смиренно, но не опуская высоко поднятой головы.
Подойдя к столу, Аалийя поставила блюдо с железным обручем перед Джубайром.
– Ни одна рука не прикасалась к сему венцу с тех пор, как мой отец навязал его мне. И вот теперь я вручаю его вам, чтобы вы решили его судьбу.
Она на четыре шага отступила, и в этот момент оба принца шагнули вперед, распахнув между собой роскошную мантию. Внутри та была матово-золотистой, а снаружи усыпана изображениями лепестков всех оттенков красного. Они накинули мантию ей на плечи, прикрыв ее наготу и одним движением превратив Аалийю в Просветленную Розу империи.
Она вновь сделала шаг вперед, утверждаясь на прежнем месте.
– У меня нет никакого желания быть императрицей. Я явилась сюда лишь для того, чтобы повторить перед всеми вами пожелания моего отца, высказанные прямо перед тем, как умоисступление полностью завладело им. Оставляю на ваше усмотрение: оставить их без внимания или же уважить.
Джубайр поймал себя на том, что затаил дыхание, и медленно выдохнул, поглядывая направо и налево. Ни у кого не хватило духу заговорить – все были по-прежнему ошеломлены. Хотя Мариш едва обратил внимание на Аалийю – его взгляд был прикован к венцу. Он выглядел готовым броситься и схватить его, и вполне мог бы это сделать, если б не Щит, Крыло и Парус. Чтобы надеяться когда-либо надеть эту корону, требовалось получить одобрение всех троих.
Джубайр тоже глянул на железный изукрашенный обруч, но, в отличие от Мариша, практически не задержал на нем взгляд. Если что, то при виде него он ощутил укол страха – то ли представив себе жесткого и сурового человека, который недавно носил этот венец, то ли из-за собственного нежелания когда-либо возложить на себя его бремя.
Первые слова в ответ на речь Аалийи прозвучали не из-за стола, а из-за плеча Джубайра.
– А что там с императором Маккаром? – спросил чааен Граш. – Как его самочувствие?
Аалийя прикрыла глаза, подбородок у нее упал на грудь:
– Сейчас ты сам это увидишь.
После этих ее слов в дверях появилась еще одна троица. И на сей раз все действительно ахнули.
Джубайр вскочил, путаясь в плаще.
– Отец…
В зал нетвердой походкой вошел император Маккар, тяжело опираясь на руку Оракла из Казена. По другую сторону от его отца семенила настоятельница Шайр, правительница Экс’Ора и одна из самых почитаемых целительниц Клаша. Император был одет с обычным великолепием и пышностью – в белоснежное одеяние «геригуд», дополненное начищенными сапогами из змеиной кожи и золотой шапочкой. Только вот это богатое одеяние казалось насмешкой над человеком, надевшим его. Отец Джубайра смотрел во все стороны и при этом в никуда. Из рта у него стекала слюна. Правая щека дергалась при каждом шаге.
Чааен Граш бросился вокруг стола.
– Маккар! – выпалил он, забыв от потрясения добавить любой надлежащий титул или почетное обращение. Лишь подбежав к императору, чааен наконец взял себя в руки. – Ваша Блистательность, это я… Чааен Граш!
Маккар посмотрел на своего самого близкого друга, не узнавая его. Тем не менее явно силился что-то вспомнить, как будто искреннее горе Граша сильней его слов рассеяло туман, клубящийся в голове у императора. Джубайр заметил, как по щеке отца сползла одинокая слезинка.
А потом увидел, как Рами заламывает руки, наблюдая за этой церемонией представления, с выражением ярости и бессильной тоски на лице.
«Я чувствую то же самое, дорогой брат…»
– Что вызвало это недомогание? – спросил Граш.
Оракл кивнул настоятельнице, чтобы та ответила.
– Насколько можно судить по мышечным тикам и временным просветлениям, есть все основания подозревать отравление ядом капюшонового аспида. Ползучего гада, обитающего в Саванах Далаледы.
– Другими словами, – усмехнулся Щит Ангелон, бросая на принца Канте обвиняющий взгляд, – ядом с высокогорий Халендии.
* * *
Канте изо всех сил старался сохранить каменное выражение лица, когда его охватило чувство вины. То, что поразило императора, не было халендийским ядом, но он и все остальные все равно приложили к этому руку.
Аалийя выступила в его защиту:
– Если б не заговор, раскрытый принцем Канте, нашим самым верным другом, нам с принцем Рами не удалось бы спасти нашего отца. Жаль только, что мы раньше не знали, кому можно доверять. Впрочем, мы и до сих пор остаемся настороже, так до конца и не зная, на кого можно положиться.
Она повернулась к фигуре справа от себя:
– За исключением высокочтимого Оракла, который в самый последний момент спас моего отца от неминуемой смерти, а также всячески наставлял и направлял нас в ходе последующих суровых испытаний.
– Разрешите мне? – спросил Тихан, склонив голову.
Джубайр откинулся на спинку стула и махнул рукой, позволяя ему продолжить.
– Хотя состояние Его Блистательности может показаться удручающим, надежда все-таки есть. У него действительно бывают моменты просветления. Вроде того, когда он убеждал свою дочь возложить на себя тяжелую мантию императорской власти.
Канте отметил, что Тихан адресовал эти свои слова принцу Джубайру, который теребил застежку плаща у себя на шее.
– По правде говоря,