По большому случаю, мне было все равно на Каламет и Западные земли. Мне было глубоко плевать на судьбу Н’аэлора и его жителей, и уж тем более меня не тревожила возможная гибель огнепоклонников, что лицемерно отправляли на костры всех, кто был с ними не согласен.
Мне было все равно на женщин, детей, стариков. Пусть сгинут, сгорят, погибнут в бесконечной агонии либо же тихо умрут в каком-нибудь всеми забытом углу.
Возможная гибель моих воспитанников и учеников не была бы для меня такой большой трагедией — и даже смерть Лиан, которую я растил эти несколько лет, словно приемную дочь. За сотни лет до моего исхода в горную долину, задолго до того, как мастера-строители заложили первые камни фундамента Черной Башни, зловещим перстом взмывающей ввысь посреди скал, я уже любил, терял и проклинал мир вокруг. Все это давно сгинуло, осыпалось прахом, было похоронено под песками времен, которые словно в бескрайних дюнах Даркана, заносили серой пылью забвения любые горести и несчастья.
Не мог я стерпеть лишь одного, и в этом заключалась суть, из-за которой Нильф была ко мне так благосклонна.
За своей маской аскета и рационалиста, за маской умудренного столетиями старца и покорного служителя прятался тот, кто не приемлет пренебрежения.
Моя бесконечных размеров гордыня, мое чувство собственного превосходства, что было сильнее, чем стремление к власти у любых служителей Фангороса или жажды крови и доблестей у последователей Харла. Я, сотни лет взирающий на копошение людей, эльфов и гномов, не способных или не желающих постигать всех глубин мироздания, обреченный на одиночество по собственному выбору, не мог стерпеть того, как легкомысленно Леннор и ее последователи и покровители отнеслись к факту моего существования. Я мог понять глупость Трех Орденов —век человека короток, а память людская еще короче, но Владыки Демонов не были в полной мере людьми. Они должны были знать обо мне, должны были понимать, кому переходят дорогу.
Как посмели они творить неведомое колдовство, как могли они решить, что я допущу это⁈ Возможно, я сам был виноват в том, что не осталось тех, кто мог бы предостеречь новое поколение колдунов, что самолично истребил всех, кто мог бы сказать: «берегись, или он придет за тобой!», что не осталось тех, кто посоветовал бы им убраться с моего пути.
Власть — первична, но она слепа, Фангорос не приемлет провалов.
Воинственность — дает силу покорять, но она беспечна, как Харл, что отворачивается от поверженного.
И только знание — дарует истинную мощь, ибо Нильф мудра.
И мудрость ее взрастила чудовище, которое признало всё, от берегов Западных земель и до самых Садов Армина, своей вотчиной. Это был мой мир, созданный моими руками и моими ошибками, моими страданиями и моими трудами. И существовал он сейчас в этом виде лишь потому, что я нашел в себе силы усмирить презрение к творящейся глупости, сумел закрыть глаза на всеобщее невежество, сумел найти путь к Нильф и склонить голову пред ней, в поисках Ее мудрости. И пусть глас Нильф более не звучал в моей голове, пусть я не ощущал легкого касания ветра в своих волосах и не чувствовал присутствия Третьей за моим плечом, я все так же оставался верен выбранному пути и своей вере. А верил я в то, что все тайны мироздания, будь то тайна седьмых печатей или другие законы мироздания, должны быть раскрыты во имя Нильф. И пока моя работа не окончена, никто не смеет угрожать устоявшемуся порядку вещей.
Такова была суть моего тщеславия, так я выражал свое презрение к тем, кто находился в плену низменных страстей и желаний.
Кто-то считал, что Нильф была Третьей в пантеоне темных богов, потому что была самой слабой. Я знал, что она была Третьей лишь для того, чтобы только достойные, только те, кто способны отринуть примитивные желания и порывы смогли обратиться к ее мудрости. Фангорос и Харл — те, кто соблазняют ложным величием. Истинная же власть проистекает от Нильф, потому что это власть не просто над людьми или полем боя, Нильф есть власть над самим мирозданием и всем сущим.
И сейчас я был готов эту власть применить.
Верный клинок в моей ладони стал оплавляться, не в силах выдерживать напор магического пламени. Строгие прямые линии лезвия искривились и пошли волной, гарда перекосилась, рукоять стала чуть мягкой, словно я держал в руке не оружие из зачарованной стали, а кусок гнилой древесины.
Не дожидаясь, пока мой меч окончательно потеряет форму, я повернулся спиной к наступающему войску. На лице паладина Леннарта, который неустанно следил за мной все это время, отразилась тень тревоги. Закованные в сияющую броню плечи дернулись, рука крепче сжала пылающий молот. Я же лишь усмехнулся его глупости.
Облако призванных демонов подхватило меня и, взмыв ввысь на высоту в сотню футов, я наконец-то опустил почти уже расплавившийся клинок, очертив широкую дугу между собой и святошами.
Широкая полоса магического огня, замешанного на крови Владыки Демонов, врубилась в сухую землю, уже когда-то бывшую полем боя. Магия прошла сквозь сухостой и грунт, сквозь глину и камни, свилась тугим жгутом, затаившись огромной магической змеей. Миг ничего не происходило, лишь взоры всех, кто присутствовал на поле, были устремлены на мою темную фигуру, парящую в небесах. С тупым любопытством на меня взирали солдаты Мордока, со злобой и ненавистью — бойцы Святого воинства. Где-то в небольшой рощице затаились темные эльфы, и даже отсюда я словно ощущал любопытство и восторг, исходившие от Лиан и Ирнара, да скупую гордость Эрегора, ведь он лучше всех знал, на что я способен.
А после земля вздыбилась, поднимаясь непроходимой стеной, полетели в воздух камни и куски глины, и даже тысячелетние валуны, более похожие на скалы, не могли противиться моей силе. Магический поток, до этого представлявший стройные ручейки силы, дрогнул и закрутился. Мою мощь потянуло куда-то в сторону, за спины солдат Мордока, но даже эта таинственная печать, которая собирала всю магию с территорий в тысячи лиг, не смогла изменить моего замысла.
Сейчас святоши были надежно отрезаны, защищены и сокрыты этой стеной. И чтобы ее преодолеть, войску Мордока придется пройти через невозможное.
Им придется пройти через