«...сейчас я хочу присвоить тебя себе ещё больше. Вдвойне, втройне... Забрать навсегда. Взять всё. Всё. Всю».
Наяр наклонился, с недвусмысленным желанием впиваясь губами в мою шею. Его рука поднялась от живота, стиснула грудь. А голос в голове продолжил говорить, чиркая меня мыслями теперь настолько откровенно, что все предыдущее стало казаться невинным будничным разговором. Я знаю, проникнуть в мысли — ещё одна грань обладания для него.
Он хочет, чтобы я знала.
Через час, я уже лежала на его плече, не думая ни о чем. Яр буквально вытащил из меня все крамольные мысли, искусно заместив их другими. Вот уже и зеркало казалось не таким плохим, муж не таким загадочным, а я предстала не симпатичным бегемотом, а драгоценнейшим охраняемым яйцом. Любимым яйцом.
Как Фаберже, только круче.
Глава 7. Формы контроля
Глава 7. Формы контроля
Наяр
Даже если небо затянуто тучами, над облаками царит синяя безмятежная гладь. Я парю в ней, чувствуя как сильны крылья, прислушиваюсь к ветру, скольжу по его невидимым течениям с огромной скоростью, которую почти не чувствую: относительно огромного неба маленькая точка движется медленно. Здесь нет высоких звуков, только беспрерывный низкий гул, от которого закладывает уши: колоссальные воздушные массы ворочаются и клубятся медленно, величественно; давят, легко подавляя объемом и мощью. Но ощущение свободы и полета не сравнить с другими удовольствиями. Поднимаясь над облаками, поднимаешься над всем: не только над землей или горами, но и над желаниями, проблемами, прошлым. Я летаю при любой возможности. Для Ворона это не прихоть и не возможность, а такая же ежедневная потребность, как пить или спать.
Летать.
Теплое плечо под моей рукой начало ерзать, ходить из стороны в сторону и активно подергиваться. Я вынырнул из блаженного состояния, вернувшись в дом, по-зимнему светлую комнату и собственное тело, расслабленно раскинувшееся на кровати. Движение означало, что птенчик уже отдохнул и что-то запланировал. В прошлый раз, когда Катя отдохнула и внезапно подскочила, я нашел ее с кисточкой в руках, перекрашивающую оконную раму в красный цвет, поэтому сейчас решил уточнить:
— Куда?
Не открывая глаз, удержал плечико, которое явно вознамерилось удрать.
— Ты здесь? О чем думаешь? Как себя чувствуешь? — замерев, заботливо спросила Катя, бессовестно задавая свои вопросы и не отвечая на мой. Этому она научилась у меня.
— Я здесь. Ни о чем не думаю. Мне очень хорошо, — ответил в тон, совершенно не отвлекаясь. Мягкое плечо под рукой заходило ходуном: Катя пыталась выбраться. Ласково прижав ее к себе покрепче, полустрого повторил вопрос:
— От всеведущего без ответа не уйти. Куда?
За дочерью Хаоса надо приглядывать, а я как раз люблю знать что происходит, где, когда и почему; также предпочитаю ведать, что было и что будет. Иногда жена сердится и обвинительно сообщает, что я жуткий контролер. Она забывает, что я — Ворон. Что я могу ответить? Только пожимаю плечами.
«Да, птенчик, я — всеведущий. Контроль и управление — моя сущность».
Катя фыркает.
Хотя сейчас я, конечно, не серьезно. Мне нравится ее спрашивать, подавлять легкое сопротивление и получать ответ. А ей нравится убегать от ответа и немного настойчивости. В итоге каждый получает то, что хочет.
— Я всё-таки хочу приготовить тебе завтрак, — безрезультатно побарахтавшись, созналась Катя, и была немедленно освобождена.
Я проголодался и окончательно открыл глаза.
«Заботится», — улыбнулся, наблюдая как жена неуклюже сползает с кровати и запахивает халат на красиво торчащем животе.
— Оладушки? — с надеждой поинтересовался. — Кстати, пахли вкусно.
Облизнулся, вспоминая вкус губ.
— Яйца кончились, потом, — обиженно сообщила Катя, обижаясь, кажется, на яйца. — Обрадую тебя хот-догом, хорошо?
А вот теперь я напрягся. Обрадовать меня непонятным блюдом очень сложно. Вообще не люблю сюрпризы, предпочитаю знать, что ожидать. Зато Катя неожиданности обожает. Хаос...
— Хорошо, — глядя на ее лучащееся энтузиазмом лицо, все же покорно согласился. Не представляю о чем речь, но понимаю, что радости не избежать. — Ходдок? Что это?
— Хот-дог. Очень популярная и вкусная уличная еда! Переводится с английского как горячая собака, — наставительно сообщила жена, разворачиваясь к двери. — Тебе понравится!
Мне уже не нравится ни слово, ни перевод, ни перспектива.
— Собака, — автоматически повторил, без воодушевления представляя лохматое, грязное и с языком. — Хорошо, что горячая. Холодная собака звучит хуже.
Собаки мне не по вкусу, но, если надо, я съем.
— У нас говорят, что горячее сырым не бывает, — таинственно добавила жена. Она уже радостно улыбалась и, оживившись, блестела глазами.
— Интересная поговорка, — дипломатично согласился, думая, что очень даже бывает. Но спорить не хотел. Меня больше интересовал вопрос: откуда у нас сырая собака? Я начал планировать серьезный разговор с поставщиком, включающий в себя список нежелательных продуктов.
А пока делать нечего, сам проглядел. Приготовлюсь к подогретому псу.
— Как ты себя чувствуешь? Как животик? — озабоченно спросил, смирившись с завтраком.
— Отлично! — отмахнулся мой неиссякаемый источник радости и начал движение к двери, одновременно придерживая живот. Я приподнялся, чтобы ничего не пропустить. Она сейчас смешно переваливается при ходьбе, смотреть забавно, но тревожно: Катя и так не отличается ловкостью, а с животом... Мне все кажется, что она куда-нибудь завалится. Не представляю, как она ходит с настолько смещенным центром тяжести. Передвигается, надо сказать, с большей осторожностью, чем было раньше, но...
Я представил, что она сейчас начнет спуск по лестнице.
Ужас.
— Провожу тебя вниз, — вскочил.
— Что?! Нет! — так категорично рявкнула Катя, что я замер под сузившимся взглядом дочери Хаоса, на секунду проявивший своевольный скорпионий нрав. — Я сама прекрасно хожу! Лежи! Тебе положено отдыхать!
Под таким напором пришлось лечь. Мгновенно успокоившись, жена скрылась за дверью. Я напряженно слушал ее медленные шаги, готовый вскинуться в любой момент, и выдохнул, когда спустилась. Должен сказать, обычно она ведет себя настолько по-человечески, что я не так часто вспоминаю, кто на самом деле моя спутница.
Хаос коварен. Порядок должен бдить.
Оставшись один,