Выручила их та самая дама, которую так рьяно утешала донна Аврелия. Незнакомка сообщила, что может уступить им своё место на постоялом дворе, так как сама сегодня собирается уехать из Лиона.
– Едем туда, – решил д’Эворт.
А Коммин добавил:
– Пожалуй, я пообедаю с вами, так как сегодня вряд ли король будет нуждаться в моих советах.
Гостиница находилась на самом краю города. Во дворе Лоренца увидела мужчину средних лет и неожиданно узнала в нём ювелира Сольяни, соседа Нери по улице Розье. Церемонно раскланявшись с донной Аврелией и девушкой, тот сообщил, что вчера вернулся из Лоди, где навещал брата. В это время вышла жена хозяина постоялого двора и пригласила Лоренцу с донной Аврелией в дом. К сожалению, кроме своей спальни, где стояла одна кровать, женщина не могла им больше ничего предложить. Но так как её ложе было довольно широким, путешественниц это вполне устроило. Сольяни и д’Эворт разместились в комнате с другими постояльцами. Пока заносили вещи, Коммин заказал обед.
– Давайте выпьем за благоприятный конец похода короля, в который, признаться, я не верил, – предложил сеньор из Аржантана. – Ибо наличных денег совсем не имелось, как и палаток с шатрами. И лишь одна добрая вещь была в наличии – весёлое необузданное войско, состоявшее из молодых дворян. Поэтому следует признать, что этим походом от начала до конца руководил сам Господь, ибо ум предводителей почти ни в чём не проявлялся, хотя они и могут заявлять, что благодаря им их господин обрёл великую честь и славу.
– Простите, но я не совсем с Вами согласен, сеньор, – отпив из бокала, заявил Даниель. – Ведь благодаря этому походу весь мир узнал о доблести французов.
– Нам повезло, что итальянцы не имели почти никакого понятия об артиллерии, в которой мы, французы, искусны как никто, – пожал плечами советник. – К тому же, народ, недовольный своими сеньорами, сначала поклонялся нам, как святым, видел в нас людей справедливых и добрых, но такое отношение длилось недолго, и виной тому были беспорядки и грабежи, учинявшиеся нами, а также обвинения в насилии над женщинами. В более тяжких грехах в Италии обвинить невозможно, ибо итальянцы ревнивы и алчны, как никто.
– Что касается насилия над женщинами, то это ложь, – добавил после паузы Коммин.
– Вы так и не рассказали о своей поездке в Венецию, – напомнил ему д’Эворт.
– Кстати, там я встретил Пьеро Медичи.
После этих словах советник бросил взгляд на Лоренцу. Однако девушка сохранила равнодушный вид, в то время как Даниель спросил:
– И как его приняли венецианцы?
– Сначала они два дня продержали его за городом, стараясь узнать у меня, что скажет об этом король. Мне хотелось помочь ему, и никаких инструкций, враждебных ему, я не имел, поэтому сказал венецианцам, что Пьеро бежал от страха перед народом, а не от короля. Тогда ему позволили войти в город. Я посетил его на следующий день после того, как он переговорил с Сеньорией, которая его хорошо разместила, дозволила носить оружие в городе и держать пятнадцать или двадцать вооружённых слуг. В общем, ему оказали большие почести из уважения к его дому. Однако когда я увидел его, то он мне показался человеком, не способным снова встать на ноги. Он долго рассказывал мне о своей злосчастной судьбе, и я по мере возможности утешал его. Между прочим, он рассказал, что потерял всё своё имущество и в довершение этого один торговец, оставшийся в городе, отказал ему в просьбе прислать сукно для него всего на сумму сто дукатов. Из уважения к его покойному отцу я написал королю письмо и тот вызвал Пьеро к себе. На обратном пути из Неаполя король хотел вернуть ему власть в родном городе, но флорентийцы, узнав об этом, возмутились и вооружились. Поэтому король решил оставить всё как есть.
– Больше мне нечего сказать об этом Медичи, и это достойно удивления, ибо власть его дома продолжалась шестьдесят лет и была столь великой, что больше и быть не может, – со вздохом произнёс Коммин.
– Видно, Бог покарал его за грехи, – заметил д’Эворт.
– Как и неаполитанского короля. Альфонс был самым жестокосердным, самым порочным и сластолюбивым человеком. А его отец был ещё более страшным. Оба они учинили насилие над многими женщинами. К церкви не испытывали никакого почтения и не повиновались её установлениям. Оба многие годы прожили без исповеди и причастия. И говорю я всё это не из какой-то личной ненависти к ним, а чтобы показать, что нашим походом с самого начала руководил сам Господь, избравший нашего доброго и юного короля своим орудием мести королям Неаполя. Наши люди редко надевали доспехи во время этого похода; король прошёл путь от Асти до Неаполя всего за четыре месяца и двенадцать дней.
– Однако пора мне рассказать о Венеции и о том, зачем я там находился, – спохватился сеньор из Аржантана. – Я выехал туда, чтобы поддержать, насколько это было в моих силах, нашу дружбу с венецианцами, ибо по силе, уму и умению искусно действовать, они были единственными в Италии, кто мог бы легко помешать королю. Венеция поражает множеством колоколен и монастырей, обилием домов, построенных на воде, где люди иначе не передвигаются, как на лодках. Дома там очень большие и высокие, построенные из хорошего камня и красиво расписанные. Все фасады из белого мрамора. Это самый великолепный город, какой я только видел, там самый большой почёт оказывают послам и иностранцам, самое мудрое управление и торжественней всего служат Богу.
Поведав о красотах города и о том, как хорошо его принимали венецианцы, советник со вздохом продолжал:
– Так я прожил в Венеции месяц, освобождённый от всех расходов, как и другие послы. К сожалению, венецианцы мне давали благоприятные ответы, а сами тайно совещались с послом Миланского герцога, как бы помешать нам. Договор о лиге был заключён поздно вечером, а утром меня вызвали в Сеньорию и сообщили о нём. У меня сжалось сердце и я очень испугался за короля, что ему не удастся выбраться из Италии. В честь лиги устроили празднества и меня дважды приглашали на них, но я отказался. В городе я ещё оставался месяц, и обращение со мной было столь же хорошим, как и раньше, а затем по требованию короля я уехал. Меня доставили до Феррары, где герцог радушно принял меня, освободив от расходов. Так