«Вот это немцы рыбку отловили. Интересно, как смогли? Неужели комиссар забздел пустить себе пулю в висок?», — подумал я и лишь после этой мысли увидел, что обе кисти мужчины плотно перемотаны бинтами.
Среди остальных двое оказались со «шпалами» полковников и один носил звание подполковника. У подпола левая рука висела на груди на повязке из бинта. Сам рукав на гимнастёрке был срезан. Полковники же выглядели целыми. Так, слегка помятыми и смертельно уставшими.
— Доброго вечера желать в такой ситуации не стану. Поэтому, здравствуйте, — первым нарушил я всеобщее молчание.
— Здравствуйте, — сказал один из полковников. — Вы кто?
— Такой же неудачник как вы.
— Следите за языком! — вспылил тот.
— Я Андрей. Больше ничего сказать не могу в данном случае, — спокойно ответил я и шагнул к кадке у каменки чтобы сесть. Слабость всё ещё сильно мне мешала. Да и в грузовике всего растрясло. На втором шаге меня повело в сторону, и чтобы не упасть пришлось опереться рукой о стену.
— Вы ранены? — быстро спросил меня комиссар.
— Нет. Меня отравили, чтобы без сознания передать немцам.
Наконец, кадка оказалась рядом. До меня кто-то ей воспользовался точно так же, как хотел я, поставив вверх дном. Поэтому не пришлось тратить крохи сил, чтобы её перевернуть.
Вновь наступила тишина, нарушаемая звуками, доносившимися до нас через щелястую дверь и узкое незастеклённое окошко, сквозь которое сможет пролезть разве что кошка.
— Андрей, вы знаете, что происходит на фронте? — наконец, спросил комиссар.
— Нет, — я отрицательно мотнул головой. По правде говоря, я запутался в датах и не мог точно сказать, что уже произошло и что только будет. Вроде как начало июля уже, а значит, Сталин поменял Павлова со всем его штабом на Тимошенко. Через неделю, плюс-минус, немцы подойдут к Смоленску. Буквально только-только заявил или вот-вот громко заявит какой-то немецкий деятель на весь мир, что Советский Союз разбит Германией за каких-то четырнадцать дней. Опять же вот-вот плюс-минус начнётся битва за Киев. Сказать, что день-два-три-четыре назад завершилось крупнейшее танковое сражение за всю войну? Причём, совсем не в нашу пользу… Пожалуй, воздержусь. Примут за «наседку», подсаженную в баню, чтобы смущать умы командиров и вносить разлад в их души. Кстати, по поводу данного сражения. Я сам сильно удивился, когда узнал, что не Прохоровское на Курской дуге было самым массовым танковым побоищем. По числу танков бой Дубно-Луцк-Броды значительно его превосходит.
— Ложитесь на полок, — предложил он, видя, как мне тяжело сидеть на перевернутой кадке.
— Спасибо, — искренне сказал я ему.
Стоило мне растянуться на досках, как спустя несколько минут я отключился. Проснулся на рассвете. Тело было полно энергии во всех смыслах и по всем направлениям. Оглядевшись, я увидел клюющих носом командиров. Не спал только комиссар. Свеча не горела, но света хватало благодаря окошку. На улице уже давно царило утро. Пусть и раннее. Но в июле в пять утра уже так светло, что можно прочитать мелкий газетный шрифт.
— Отдохнули? Как себя чувствуете, Андрей? — тихо произнёс он, встретившись со мной взглядом.
— Прекрасно. А вы почему не спите?
Тот поморщился. Показалось, что ответа я не дождусь. Но нет, секунд через пять мужчина сказал:
— Руки болят немилосердно.
— Рана?
— Ожоги.
— Серьёзные?
Тот опять взял паузу.
— Да.
— Я могу помочь. Покажется странным и антинаучным, но я знаю деревенский заговор, который успокоит любую боль.
— Бросьте…
— Хуже точно не будет. И спешить… никуда же мы не спешим! — перебил я его.
— Валяйте. Действительно, времени у нас полно, — пробормотал комиссар.
Когда сползал с полока, разбудил подполковника. Тот чертыхнулся себе под нос, мазнул по мне взглядом и вновь закрыл глаза.
Встав рядом с комиссаром, я положил на его перевязанные кисти свои ладони, чуть опустил веки и тихонечко, практически беззвучно зашептал заговор:
— Троян, Троян, к тебе обращаюсь! Пусть от глаза твоего под руками мя чужая хвороба уйдёт, глубоко под камень боль упадёт, ломота да сухота сгинет!..
Закончив заговор, я отпустил руки комиссара.
— Всё, Андрей? — с заметным сарказмом и раздражением произнёс комиссар.
— Всё. Скоро должно подействовать.
— Ну-ну, — покачал тот головой. — Вы же красный командир, иначе бы в нашу компанию не попали. А ведёте себя, как… — и замолчал. На его лице одна за другой пронеслись эмоции. Он поднял перевязанные руки и медленно свёл их вместе, затем слабо постучал ими друг о друга. Потом и вовсе хлопнул в ладони. — Ай, чёрт! А так больно.
— Подействовало? — поинтересовался я.
— Подействовало, — со странной задумчивостью кивнул он. — Андрей, а вы кто?
— Сейчас это неважно. Коли будем живы завтра, то всё расскажу, — пообещал я ему. Нужно было что-то сказать, чтобы тот на время отстал, вот я и дал ему пищи для надежд и раздумий. А завтра… завтра будет завтра. Нечего загадывать.
— Хорошо.
Глава 19
ГЛАВА 19
Как только боль ушла комиссар отключился на моих глазах. Вот только поспать ему много не дали. Через пару часов с небольшим за дверью раздалась возня. Звякнул замок, затем дверь распахнулась и в проёме показался немецкий унтер.
— На выход! Быстро, быстро! — скомандовал он.
Нас привели сначала в комендатуру, где посадили за стол под присмотром двух солдат. Через несколько минут третий принёс тарелки с макаронами, разложил их перед нами и исчез на пару минут. Вернулся с подносом, на котором лежал хлеб. Каждому из нас был предложен кусок с намазанным паштетом и кусок без ничего. Уже в процессе нашей трапезы всё тот же немец принёс большой чайник и пять кружек.
В отличие от своих товарищей по несчастью я ел с аппетитом и про себя жалел, что немцы пожадничали с порциями. Я бы съел вдвое, а и то втрое больше. Организм за последние дни плохо питался и перенёс кошмарные нагрузки. Ему требовалась сытная пища. Комиссар кое-как ковырялся ложкой в тарелке, сунув ту между полосок бинтов. Кружку с чаем брал двумя ладонями, как и хлеб.
— Смотрю, на аппетит не жалуетесь? — с неприязнью бросил мне полковник, который невзлюбил меня отчего-то с первого взгляда. — Нравится немецкая еда?
— Еда