– Есть такие, но с ними мало радости. Вернее, слишком много. Радости и зверства.
После этой встречи она исчезла из его жизни. На звонки не отвечала.
Когда он увиделся со своей приятельницей и спросил её о подруге, она замялась:
– Ведь между вами что-то было… Она сказала, что ты не слишком сильный любовник… Но я не верю. – И положила руку ему на плечо, обняла за шею.
Он внюхался в её лицо – и уловил всё тот же душный, пряный запах.
– Это что, ворожба такая?! – вскричал он.
Приятельница достала из сумочки флакон духов, на котором было написано: «Волшебница». А ниже название бренда: «Odorocracy». Взяла его за руку и повела за собой. Он не знал куда, но покорно поплёлся следом. Он уже плохо понимал, какая женщина его вела – та или эта. Был только запах женщины. И он вёл его за собой.
Выход из этого лабиринта он нашёл только месяцы спустя, когда, одинокий, брёл по городу, не зная куда и зачем. Пахло свежей горячей сдобой и выхлопами проезжающих машин. Но всё это было не то, не то – как детские каракули на большом холсте, предназначенном для кисти великого мастера. И вдруг впервые за долгое время он ощутил запах дождя. Не поверил своим ноздрям. Эта свежесть, прохлада, полнота вздоха! И пришедший с ним запах земли, растений и витающей в воздухе сладковатой пыли. Откуда-то повеяло новой волшебницей! Он оглянулся – но никого похожего рядом не было. Кто же она? Земля, вода, природа, Вселенная? Неужели уже никуда не исчезнет, никогда не изменит? Он вышел на берег залива, вдохнул в себя всю ширь воды и воздуха, сшитых на живую нитку иглами дождя, – и понял, что исцелён.
Полёты во сне и наяву
Она пришла с мороза раскрасневшаяся.
Он предложил позавтракать.
– Потом, – сказала она. – Сначала в постельку.
…Позднее, за завтраком, он спросил, что её так завело.
– Сон приснился. С тобой в главной роли.
– И что же там было?
– Да всё то же, что было сейчас.
– И только?
– Нет, ещё кое-что. Мы летали. Прямо в воздухе… Дух захватывало.
– Пойдём на парашютные курсы?
– Ага. И на водолазные тоже! Недавно снилось, будто ты меня заливаешь и топишь в своей сперме.
– Ну и сны у тебя! А как насчёт пожарных курсов?
– Ты меня уговорил… Пойдём ещё. Чтобы было жарко!
Курсы не понадобились. Они научились делать всё это вместе в полусне. Прозрачные, управляемые сновидения. Чуть-чуть дремали, оставаясь друг в друге, и там с ними происходили странные превращения. Они растворялись в разных стихиях – и через них сливались друг с другом.
Сны были важной частью её жизни, а иногда и жизнь становилась частью снов. Для неё были значимы не смыслы, а переживания. Она не верила в приметы и знамения, не пыталась разгадать вещие знаки и применить их к будущему. Её волновала острота и странность ощущений, которых ей не хватало в реальности, – и нужно было перенести их в явь. Чтобы наяву всё было так же смутно, мерцательно, головокружительно… Одно время ей снились лестницы, и она заходила в незнакомые большие дома, чтобы заново пережить эту таинственность восхождения, открытия разных пространств, медленного блуждания по подъездам, пролётам, площадкам, чердакам… Иногда сновидения шли сериями: про музеи, лабиринты, поезда… а иногда разные темы чередовались или переплетались, как масти в растасованных картах. Но большей частью ей снились встречи и слияния в разных стихиях. Зимой чаще снилась огненная, весной – водная, летом – воздушная…
А осенью ей стали сниться другие сны – полёты в ущелья, пещеры, погружения в недра земли, куда ему хода не было. Там обитали гибриды из металла, камня и плоти. Она просыпалась, опустошённая жестоким сладострастием этих тварей и ночными скитаниями по адским безднам. И набрасывалась на него так жадно, что боялась растерзать, но ничего не могла с собой поделать.
Он ждал, когда для них настанет другая пора. Его тоже посещали сны, в основном обрамлённые, в жанре интерьера или натюрморта. Но рамка гнулась, раздвигалась. Как будто в комнате были открыты все двери и гулял тревожный сквозняк, падала и ломалась мебель. Или цветы на столе клубились и превращались в опасное, ядовитое облако. Она лежала рядом, и он боялся за неё.
Однажды в комнату залетел большой осенний лист размером с маленький парашют и такой же выпуклый. Она ухватилась за него, как будто хотела взлететь. Порыв ветра подхватил её и понёс в даль, где она быстро растаяла: то ли в утреннем тумане, то ли в чьих-то безумных сновидениях, то ли в его глазах, которые долго не могли просохнуть…
Больше он её никогда не видел.
Комната
Она предупредила, что может немного задержаться, пусть подождёт.
В прихожей горела тусклая лампочка. Прошёл мимо вешалки по тёмному коридору и вошёл в комнату. Она была приятно освещена, окно полураспахнуто, пузырились занавески от лёгкого ветерка. Было свежо и прохладно, раннее лето, середина дня. Они и раньше здесь встречались, но так поспешно, в горячке чувств, что не было времени осмотреться, проникнуться обстановкой. Свет, пробиваясь сквозь голубоватые занавески, растекался по стенам, придавая всей комнате вид уютного аквариума, наполненного чуть плещущейся водой. На стенах картины – пейзажи, в основном равнинные, только на одном вдали высились горы. Несколько семейных фотографий: открытые, приветливые лица, взрослые обнимают детей, маленькая девочка на руках у отца. Несколько стеклянных полок с посудой: красивые вазы с лебедино изогнутыми шеями, высокие хрустальные бокалы, рассеивающие вокруг маленькие мерцающие облака. На столе книга с закладкой. Открыл, первый абзац: «Кто любит, тот испытывает боль, но она умеряется самой любовью… В то утро, ещё не успев стряхнуть сновидений, он услышал рядом дыхание той, которая ему только что снилась…» – дальше он не читал. Откуда-то издали через окно доносились слабые звуки музыки и сливались с отблесками бокалов в какой-то хрустальной россыпи. Он почувствовал, как в нём поднимается волна радости: от книги, от звуков, от воздуха. Эта комната была так похожа на неё, на всё, что он любил в ней, на её шёпот и смех. Он ждал, но не испытывал нетерпения; вслушивался, не стукнет ли дверь, но музыка, льющаяся вместе с воздухом из окна, приглушала другие звуки…
Она вошла в комнату на цыпочках, чтобы сделать ему сюрприз, – и не сразу его увидела. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, с таким блаженным выражением лица, какое у него бывало