— Даже вы?
— Я своё уже отхотел.
Опять помолчали.
Маша учила Валида играть в тетрис — до нас то и дело доносились азартные выкрики и стоны разочарования.
— Шаман хочет истребить всё сверхъестественное, — сказал я.
Алекс посмотрел на меня с недоверием.
У меня дёрнулась щека. Не думал, что придётся объяснять очевидное…
— Я — переговорщик. Я умею слышать не то, что говорят, а то, о чём хотят умолчать.
— Это я прекрасно знаю.
— Да ну?.. — хрупкое понимание, которое установилось между нами, вновь пошло трещинами.
— Ты пойми, поручик: не он первый, не он последний, — Алекс вытащил сигареты, покосился назад, на Машу, и со вздохом сунул пачку назад.
Я не стал напоминать ему, что Аврора Францева смолила, как не в себя, и по идее, Маша к табаку давно привыкла.
Но это не значит, что нам плевать на её здоровье, да-да-да…
— Ты что же думаешь, — продолжил шеф, несколько раздраженно. — Крестовые походы, костры инквизиции — это всё так, от скуки? Именно ПОЭТОМУ в своё время и был создан Совет. Чтобы контролировать жизнедеятельность тех, кто может не понравиться людям. А ещё — ограничивать наши аппетиты. Многие, очень многие могут подумать, что пора сместить человека с его пьедестала. И думают до сих пор — время от времени.
— Но это порождает лишь новые крестовые походы и костры.
Настроение мрачнело, словно в стакан прозрачной воды капнули чёрной туши.
— И чтобы их избежать — нужны мы, поручик. Уж извини, если тебе эта истина покажется банальной.
— Совета больше нет, — напомнил я. — Дознаватель сейчас — дырка от бублика. Вы же сами видели: начинается новая эра анархии.
— Но-но, — строго одёрнул Алекс. — Анархия — мать порядка.
Я усмехнулся. Уж кто бы говорил…
— Чисто по опыту, кадет: люди быстро устанут от вседозволенности. И тогда они обратятся к НАМ.
Я подскочил на сиденье. Не удержал руль, тяжелый Аурус вильнул в сторону, через приоткрытое окно долетел вой недовольной малолитражки.
— Вы что же, — я сглотнул. — Вы что же, хотите организовать новый Совет?
Шеф посмотрел на меня с предубеждением.
— Кто-то же должен.
— Но вы всегда старались держаться в стороне, шеф! Я думал, вы питаете органическое отвращение к всякой власти, и…
— У нас есть ОБЯЗАННОСТИ. Их должно блюсти.
— Оберегать человечье стадо и всё такое? Не слишком ли много для одного поэта и одного мертвеца?
— В самый раз.
— Да? Ну ладно. Как скажете.
— То есть, ты так не думаешь, — Алекс поджал губы. Я чувствовал, что он опять начинает закипать, но остановиться уже не мог.
— Нет, ну почему же. Жираф большой…
Шеф начал что-то говорить — быстро, запальчиво, но его перекрыли свист покрышек, вой сирен и равномерное твок-твок-твок…
На дорогу перед Аурусом садился вертолёт.
Не слишком новый МИ-8, но и он занял обе полосы.
Маша и Валид прилипли к переднему стеклу, Алекс выскочил из кресла и уже открывал дверь.
Один я как сидел, так и остался сидеть.
Ясен пень, МИ-8 прилетел по наши души. Вопрос в другом: помочь, или остановить?..
До Сочи, по моим прикидкам, оставалось километров двести — почти приехали.
Обидно будет, если завернут нас здесь и сейчас.
Фестиваль начнётся через пять дней — двадцать первого декабря, в день зимнего солнцестояния…
Алекс уже летел к вертолёту, его ноги едва касались земли, непокорные вихры трепал ветер, полы охотничьей куртки раздувались.
Подлетел, и — споткнулся. Словно перед ним было прозрачное стекло, силовое поле, не пускавшее дальше.
Пассажирский люк вертолёта открылся, из него выбрался майор Котов.
«Любой ценой остановить Атоса…» — билось в голове.
Судя по выражению лица, майор прибыл именно за этим.
Обвинение в терроризме.
Нас с Алексом обвинили в обрушении ветки метро в Москве. Крыть было нечем — вина наша была до слёз очевидна.
Если б с нами был Гоплит, или отец Прохор — думаю, удалось бы договориться. Точнее, убедить Котова в том, что действовали мы из благих побуждений.
Но без них всё обернулось, как обернулось: нас взяли в наручники, окружили кольцом автоматчиков и сопроводили в вертолёт.
Валида не тронули — он был ни при чём. Документы на Аурус в порядке, так что к оборотню претензий не было никаких: перевозил двух пассажиров.
Он ведь мог и не знать, кто они такие…
А вот на Машу у Котова предписание БЫЛО: вернуть в детдом. Не приёмной матери, а именно в детдом, причём, в спецблок для трудных подростков — таких, по которым зона плачет.
И для Рамзеса приготовили документ: оказывается, пёс являлся опасным, зараженным вирусом бешенства хищником. Его предполагалось усыпить.
Абсурд. Фарс. Ерунда на постном масле.
Обвинения были сфабрикованы на коленке, шиты белыми нитками.
Но именно так и работает адская машина: чем глупее и неправдоподобнее, тем больше в неё верят.
Конечно же, Алекс разорался — до того, как на нас нацепили наручники…
Бросив бумаги Котова в грязь, он топтал их, вытирал о них ноги, словом, устроил целое представление.
Я не понимал, зачем. Конец неизбежен, против лома, то бишь, отряда спецназа в полной выкладке, нет приёма…
Но потом, когда майор бросился проверять Аурус, и вдруг, неожиданно, оказалось, что никакой собаки и никакой девочки в салоне нет…
— Куда вы спрятали ребёнка?.. — кипятился Котов.
Алекс лишь округлил глаза и самым простецким голосом спросил:
— Какого ребёнка?
Ах да. По версии майора, Машу мы похитили — из-под носа бдительного директора интерната.
И самое страшное: он ведь ВЕРИЛ в то, что творил. Котов ИСКРЕННЕ полагал, что арестовывает опасных преступников и террористов.
Он даже испытывал по этому поводу угрызения совести:
— Я говорил тебе не высовываться, Сергеич? Ведь говорил же?.. Ну зачем ты полез в бутылку? Скажи хотя бы, где ты спрятал девочку.
— Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет… — глумливо процитировал шеф и на этом замкнулся.
В гордом молчании.
Меня же Котов тщательно игнорировал. Арестовал —