— То есть, милиция хотела отжать «Вяленый баклажан», а ты им не позволил, — подвёл я итог. — И к тому же, не выполнил «разнарядку».
— Выходит, так.
Мы подошли к булочной. Внутри толпился народ: сквозь витринные окна были видны небольшая очередь и продавцы в белых пухлых колпаках и халатах.
Пахло французскими батонами и печёной курицей.
У меня в животе забурчало. Не помню, когда я в последний раз ел… Кажется, когда прощался с Суламифью.
Вероятно, мой разум, в преддверии безгемоглобиновой диеты, решил перестроить желудок на переработку животного белка иного происхождения.
Внутри мы, по понятным причинам, ни о чём говорить не могли.
Отстояв очередь, Чумарь приобрёл несколько больших круглых пирогов, герметичную банку с варёными пельменями, банку сметаны к ним, и бросив на меня вопросительный взгляд — большой шоколадный торт…
С замиранием сердца отдал я симпатичной продавщице карту…
Ну слава Богу. Не такие уж атомные в Москве цены.
— А за что арестовали Владимира? — спросил я, когда мы, нагруженные свёртками, вышли из булочной.
— Вот те крест, не знаю, — Чумарь поёжился. — Учитывая, что дядя Вова на короткой ноге почти со всеми двусущими… Да его крёстным почти на каждый помёт зовут! — он неловко пожал плечами. Бумажный пакет в руках вкусно и обещающе захрустел. — А кроме того, ведь его отпустили! — рэпер приободрился. — Стало быть, дядя Вова всё уладил.
Мы уже подходили к клубу, когда путь нам заступили трое подростков.
Вервольфы.
Крупные, бройлерные, и если б это не было насилием не только над языком, но и над физиологией, я бы сказал: кровь с молоком.
В дутых куртках с красными повязками на рукавах. С повязок смотрела одинаково оскаленная волчья голова.
Вспомнился учебник истории. В нём рассказывалось, что опричники Малюты Скуратова тоже имели отличительным знаком волчью голову. Отрубленную у живого зверя и прибитую к седлу…
— Чего надо? — ту же окрысился Чумарь.
Зря он так. С подростками лучше говорить строго, но вежливо.
— Тебя, — ответил средний. Рыжие кудри из-под шапки, нос картошкой и румянец во всю щеку. Вервольфа в нём выдавал лишь острый мускусный запах да необычная желтая радужка глаз. — Вожак с тобой перетереть хочет.
— Не об чём нам с вами тереть, — упёрся Чумарь.
И я его понимаю: от пирогов исходил такой аромат, что я едва успевал сглатывать. Хотелось поскорее в тепло, и чтобы стакан сладкого чаю с пирогом…
— А тебя никто не спрашивает, — крайний левый схватил Чумаря за локоть и потащил к себе.
Конечно же, парнишка тут же получил по уху — а чего он ожидал?
Окружив Чумаря, щенки принялись скалить зубы и рычать. Тот лишь рассмеялся. Перебросил пакеты с едой мне и встал в классическую стойку: кулаки перед лицом, локти защищают торс…
— Нуте-ка, кто первый? — спросил он и нагло сплюнул. Не в снег, а прямо на ботинок «центрального нападающего».
Набросились волчата всем скопом. Не слишком умело, зато азартно и весело — им казалось, что Чумарь — один против троих — это лёгкая добыча, разминка на морозе, чтобы кровь не застаивалась.
Я почувствовал себя глупо.
Чумарь возился с щенятами — кидал он их профессионально, не калеча, но причиняя максимум неудобств, а я, как дурак, стоял столбом, нагруженный пакетами и сумками.
Помогать рэперу необходимости не было — он прекрасно справлялся сам.
Но и уйти в клуб казалось неправильным…
Лучше бы я ушел.
Но дурацкое благородство взяло верх над здравым смыслом, и я остался.
В какой-то момент один из волчат, сбитый с ног подсечкой Чумаря, подкатился мне под ноги, я не удержал равновесие на скользком льду…
Очки полетели в одну сторону, кепка Реал-Мадрид в другую, а над тротуаром понёсся визгливый вой волчонка: СТРИГО-О-ОЙ! Мертвяки наших бьют!..
Откуда-то сбоку донёсся набегающий топот, потом послышался такой звук, словно кто-то рядом громко срыгнул, и на меня бросился волк.
Он прыгнул с навесом, придавив меня к земле передними лапами, в лицо пахнуло свернувшейся кровью, этот запах пробудил мои с таким трудом сдерживаемые инстинкты.
Один Бог знает, как мне удалось удержаться, и не вонзить клыки ему в шею.
Помните, я говорил? Хищник имеет право на всю добычу, которую найдёт…
Размахнувшись, я сбил его с себя кулаком. Забыл, что в кулаке зажаты лямки от сумки с пирогами, коробки открылись, волчонка осыпало печеной курицей вперемешку с грибами.
— Ах ты мразь! — Чумарь учуял запах съедобного баллистического снаряда. — На святое покусился!
Смешались в кучу волки, люди, под залпы вражеских орудий… Что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой.
Такой импровизации Алекс, конечно, мне не простит. Но иначе и передать всего нельзя.
Вой, визг, молодецкие маты Чумаря, сладкий запах шоколада… эх, всю жизнь мечтал засадить кому-нибудь по мордасам шоколадным тортом!
Вой сирены вклинился в мозг постепенно, как скальпель, осторожно нащупывающий опухоль.
Я остановился. Чумарь тоже.
Волчата должны были услышать сирены раньше — у них слух лучше. Но в пылу сражения они его пропустили, и теперь — и те, что перекинулись, и те, что не успели — в буквальном смысле поджали хвосты…
Глаза желтые, взгляды дикие — при всём желании за людей их принять не получится.
— Что будем делать, старшой? — было их уже семь душ. И смотрели они на вожака, того самого, с золотыми кудрями и наглой толстой мордой…
Глава 11
Вожак, в свою очередь, посмотрел на нас. Не знаю, почему.
Во взгляде его читались немой вопрос и детская неуверенность.
— А ну, лапы в руки, и айда за мной, — решительно скомандовал Чумарь.
И побежал к двери в клуб…
Двое «милиционеров» так и бежали на четырёх, не успели перекинуться.
И это к лучшему: голые мужики на декабрьском морозе могли вызвать ненужную ажитацию.
На тротуаре после нас остался полный свинарник: разбросанные пельмени, желтые, как летнее солнце, ломти пирогов и коричневые потёки шоколадного торта.
На угощение тут же налетели предприимчивые московские голуби, среди них сновали наглые воробьи…
Чумарь, оглянувшись, только вздохнул.
А я никак не мог справиться с клыками: лезли изо рта, хоть вырывай. Драка,