К несчастью для него, Елизавета мастерски отрабатывала свой хлеб, либо же переворачивая показания вызванных им свидетелей, либо же попросту уничтожая их во время своего раунда вопросов.
— Почему он ещё не позвонил? — раздражённо спросил Скворцов, когда мы с ним вдвоём разговаривали, стоя в коридоре в ожидании начала процесса.
— Очевидно, потому, что мы всё ещё не добились нужного результата, — не без раздражения произнёс я.
Волков молчал, что, честно говоря, меня несколько напрягало. Он обещал, что к началу процесса всё будет решено, но пока что от него была лишь тишина и на мои звонки он не отвечал.
— Так и знал, что не стоило тебе доверять, — выругался отец Марины, зло сопя носом. — Аристократам нет доверия. Зря я ввязался в эту…
— Успокойтесь, — сказал я. — Такие операция не проводятся по щелчку пальцев. Для этого нужно время. То, что он до сих пор не позвонил, абсолютно не означает, что что-то идёт не так.
— Уж лучше бы тебе оказаться правым, — пригрозил он, но затем, очевидно, до него дошло, насколько глупой выглядит подобная угроза. — Александр, я не хочу проигрывать это дело.
— Успокойтесь. Мы его не проиграем.
Но и выигрывать его нет смысла, чуть не добавил я, но сдержался. Пусть уж лучше думает о победе.
— Главное, тяните время, — вместо этого сказал я и заметил, как в нашу сторону идёт высокая и стройная блондинка. — Соберитесь, сейчас нас проверят на зуб.
Скворцов сначала нахмурился, а затем, когда наконец понял, что именно я имею в виду, резко обернулся и посмотрел на Голицыну, что шла по коридору здания суда к нам.
— Пожелала бы вам доброго дня, но не думаю, что он будет для вас таковым, — произнесла она, подойдя ближе и даже не попыталась скрыть злорадного высокомерия. После чего повернула голову в мою сторону и смерила меня насмешливым взглядом. — Что такое? Неужели пёсик заблудился?
— Ка-а-а-ак по-взрослому, — протянул я, старясь скрыть удивление.
Я не ощущал её эмоций. Вообще.
Если раньше я мог спокойно чувствовать их, то сейчас она представляла собой сплошное безэмоциональное пятно. Будто передо мной стоял не человек, а бездушная кукла.
Ладно, ещё одно доказательство, что у папаши Лазарева есть собственный интерес в этом деле. Похоже, он всерьез рассчитывал, что я могу использовать свой дар по отношению к Елизавете, чтобы повернуть ситуацию в нашу пользу.
Ха-ха три раза. Он что, издевается? Да никакая чёртова магия мне не нужна, чтобы хорошо сделать свою работу!
— Я смотрю, у кого-то был серьёзный разговор с начальством?
— А я смотрю, кто-то настолько осмелел, что даже не боится обвинения в шантаже? — Елизавета изогнула одну бровь и посмотрела на меня с презрением. — Или что? Думал, я не узнаю о твоей тупой и неловкой попытке? Мне хватит и пяти минут, чтобы представить это как вымогательство под давлением. И как только судья узнает о том, что ты по приказу Скворцова давил на моего клиента и шантажировал его, вы оба…
— Ой, давай ты кого-нибудь другого будешь пугать, хорошо? — почти сдержав насмешку, предложил я ей.
— Ты сделал что⁈ Ты совсем сдурел⁈
А вот у Скворцова никаких артефактов, блокирующих для меня его эмоции, не было. Так что весь шок, который он испытал, узнав об этом, обрушился на меня, подобно лавине.
— Успокойтесь, — сказал я ему, но это было всё равно, что пытаться тушить пожар бензином.
— Успокоиться⁈ — взревел он. — Ты хоронишь мне дело и говоришь успокоиться⁈ У тебя совсем мозгов не осталось⁈
Его эмоции были настолько выразительны, что, кажется, удивилась даже Голицына.
— Подожди, ты что, серьёзно не знал, что он сделал? — Судя по её лицу, Елизавета едва удерживалась от того, чтобы не рассмеяться. — Боже, насколько же вы тупые. Левая рука не знает, что делает правая. Нет, меня, конечно, предупреждали, что ты можешь выкинуть что-то подобное, но такой клоунады даже я не ожидала.
Теперь она уже откровенно издевалась.
— Скажи честно, Александр, — почти умоляюще попросила она. — Рома взял тебя на работу поэтому, да? Потому что ты забавный? Всем нам порой хочется иметь маленького и весёлого шута…
— Закончила? — поинтересовался я, крайне убедительно изобразив негодование и возмущение на лице. И, судя по тому, насколько довольной была её улыбка, получилось у меня неплохо.
— Нет, — улыбнулась Голицына. — Но оставшееся я сохраню на десерт. Люблю поесть сладенького после стейка с кровью. Ах, да! Чуть не забыла. Кое-что у меня для вас всё-таки есть.
После чего достала из своего портфеля тонкую папку и протянула её Владимиру.
— Наше предложение.
— Какое ещё к дьяволу предложение⁈ — рыкнул он, схватив папку.
— Последнее, — ответила Голицына. — Так сказать, решила дать вам шанс спасти ваши… лица. Мои высокие каблуки не предназначены топтаться по грязным лужам, знаешь ли. Жаль будет их испачкать. О вас.
Скворцов, в отличие от меня, не смог со спокойным лицом проглотить это оскорбление. Тем не менее он схватил папку и открыл её, принявшись читать то, что было написано внутри.
— По пять тысяч? — Его голос едва ли не дрожал от ярости. — Это ты называешь предложением?
— Скажи спасибо, что Харитоновы решили дать хотя бы столько. — Елизавета сложила руки на груди и усмехнулась. — Я вообще предлагала им лишь оплатить купленные этими людьми билеты на тот автобус. Это и без того было бы крайне излишней щедростью, особенно если учесть, что виноват их водитель, а не мой клиент.
В этот момент Скворцов напоминал готовый вот-вот взорваться вулкан. Покрасневшее лицо. Дрожащие от ярости ладони. Если честно, я почти ждал, что он сейчас не выдержит и швырнёт эту папку в её самодовольное, явно наслаждающееся происходящим лицо.
Но он сдержался.
— У Валентины Федотовой перелом бедра. Операция и послеоперационное восстановление. У её сына сотрясение мозга и закрытая черепно-мозговая травма после удара. У Сергея Мухина сломаны рёбра и закрытый перелом правой руки в двух местах. Он ещё три месяца не сможет из-за этого работать. Михаил Агафонов, скорее всего, лишиться зрения на один глаз. У Елены Зиминой повреждён позвоночник. Она проведёт в постели следующие полгода и ещё полтора будет учится заново ходить. Виталий Рогов и его жена сидели