— Эволюция сделала вас подлыми, — хрипло говорит Мясник в лицо Федьке.
Кулак Федора проходит насквозь, как через голограмму. А Соль, возникшая сзади, бьет его этим долгоруковским жезлом — резким тычком по шее над воротником, ниже шлема.
Федька падает. Соль каблуком дробит ему пальцы — почему-то без перчаток.
Славики бьются с фантомом самой Соль. Пространство тесное — парни не успевают понять, что это морок.
— Расчеты не в нашу пользу, — визжит фантом, размахивая, кстати, катаной, — верно? Плевать вы хотели на земское… и прочее быдло!
Вячеслав эффективно срабатывает «против мечника», и даже не пострадал бы… будь эта катана реальной. Но реальна другая Соль, которая скользит между Славиками, цепляет лодыжку, бьет в затылок. Мирослав осознал подвох, но не успевает ничего сделать и тоже падает. Соль использует его массу, чтобы удар был сильнее.
Горюнович закрутил вокруг себя вихрь какого-то мусора, бетонной крошки: опознавать фантомов, вычислить настоящую Соль. И движется к лестнице.
— Ваша магия — грязная сила слабых! — кричат ему хором две зеленокожих девчонки, сквозь призрачные тела которых летят камни.
А третья молча бьет жезлом снизу, сбоку под чашечку — сустав «гуляет», Горюнович впечатывается в стену, Соль свирепо добавляет еще.
Тургенев, вдавившись спиной в нишу между шкафов, в перекрест хлещет водяной плетью, рискуя зацепить и своих, а сам судорожно тащит фонарик, выкручивает на максимум и его лучом хлещет по воздуху тоже.
— Я не расист, — убедительно внушает ему призрачный Мясник, стоя в водяных брызгах и бликах, — но…
Соль обрушивается Тургеневу на плечи со шкафа, повисает, тянет… Фонарик летит на пол, Тургенев складывается сломанный. Соль откатывается.
— Вы, опричники — худшее в человеческой расе, — назидательно сообщает Мясник и рассеивается.
Сицкий тоже забился в угол, бестолково вертит башкой. В какой-то момент решается на рывок к лестнице. Проскакивает мимо двух Соль, не обращая внимания ни на них, ни на сетование:
— Взаимодействие с вами не принесет ничего, кроме проблем и потерь!
На третью Соль он тоже не обращает внимания, но она берет Ганю за ворот и впечатывает в стену башкой. Сицкий был, как всегда, без шлема: ему не повезло.
Буран швыряет ледяную стрелу. В кхазадку Клару, которая стоит перед ним и орет:
— У тебя нет собственной воли и собственной совести! Потому что ты — опричник! И меня ты готов прихлопнуть, как комара, ради сраного высшего блага!!
Надо отдать Морозову должное — он успевает влепить в фантом целых три ледяных стрелы. Правда, все они попадают в стену за Кларой, но Буран — упорный.
А потом Соль подпрыгивает, вцепляясь в трубу на потолке, на мгновение виснет, и Буран получает пяткой в ключицу. Перекособочивается — Соль мягко падает, виснет уже на нем, роняет… Буран тоже все.
Снага действует жестко, умело, зло. Она не просто выводит ребят из игры — причиняет боль. Калечит. Мстит.
Разворачивается к последнему, который у меня за спиной. К единственному, кого я не вижу. Фантомы маячат у нее за спиной. Парни — все, кроме Льва — лежат на полу.
Ненависть кипит в глазах снага. Стоя над скрюченным телом Морозова, она пинком бьет его в шлем. Еще раз. Еще. Голова дергается.
Соль смотрит не на Бурана, а на меня и на Долгорукова: как вам?
Она улыбается.
— Тварь, — говорит ей Лев.
И взрывается светом. Иначе это не описать.
Свечение изливается из его фигуры волнами, толчками затапливая подвал. Сияние окутывает тела — и лечит.
И обжигает. Обжигает врага.
— Я же говори-и-и-л! — верещит Лев, создавая новые и новые волны света. — Я же говорил, что всех вас смогу защитить! А вы не верили, дураки-и-и!
Фантомы исчезают мгновенно — как соль в кипятке. Снага с горящими на голове волосами вылетает наружу, прочь из подвала — с диким, звериным воем. Кажется, своей невеликой массой она сносит дверь.
Мне в грудь бьет колено Льва, и сам он тут же валится рядом, как мешок.
У него тоже инициация.
Эпилог
Часть 1. Андрей. В комнате с белым потолком
Парни приходят в себя быстрее, чем мы со Львом. Мы в себя вообще не приходим. Валяемся, как два куля. Мир вокруг тонко-тонко звенит, все какое-то ненастоящее. И я остро чувствую… то, что раньше было словно за мешковиной, нащупывалось в грубых очертаниях, с усилием. А теперь течет прямо сквозь меня.
Ток времени. На его пути можно возводить плотины, а можно его убыстрять. Можно даже поворачивать вспять, как я выяснил. Отчетливо осознаю, что теперь я все это умею — это и еще очень многое! — и могу тренировать умения. Но сил нет.
А Долгоруков там что, интересно, в сиянии купается? Воин света хренов. Пацаны его с меня оттащили — уже хорошо.
Ганя опасливо идет на разведку — наверх. Возвращается невредим:
— Ну, там эти, эльф и кхазадка, шепнули теперь не дергаться, сидеть тут.
— Да мы, блин, и сидели, — постанывает Горюнович, потирая коленку. — И зачем тогда было нас тащить? Теперь снова сидим, только битые.
— Вот зачем, — говорит Тургенев, кивая на нас со Львом. — ДВЕ инициации второго порядка враз! К этому и были все мутки. Усольцев, это ты все подстроил⁈ Вот ты… химик. Кукловод, мое уважение.
Наверное, хорошо, что я не могу отвечать. Пусть думает, что хочет.
— Эх, ну почему, почему тупые снага так и не подожгли керосин? — продолжает бесноваться Тургенев. — Ведь тогда я бы инициировался вторым порядком, я!
Или сгорел бы заживо. Но этот риск не кажется водяному слишком высокой ценой за статус великого волшебника.
— А мне папа сказал — нахрен эту инициацию, — неожиданно произносит Сицкий. — «Не выйдет — и слава Богу. Ты, главное, сын, себя береги». Я только сейчас понял, что он имел в виду… Блин.
И плачет.
Сверху шум, через некоторое время в подвал врывается группа бойцов — камуфло как у нас, только посвежее. Иронично. Чтобы спасти здесь сидящих, сюда второй раз за день заходит спецгруппа. Слава богу, в этот раз никто не сопротивляется.
— Двое вторично инициированных. Работаем протокол номер два, — в пространство говорит незнакомый нам капитан