* * *
Все, к чему мы пришли вместе с Соль, поедая лапшу, я в тот же вечер рассказываю пацанам.
Говорим мы в казарме, сев кружком, тихонько. Вальтера нет, Долгоруков тоже куда-то делся, а его благородные кореша нас старательно не замечают. Еще, конечно, нас может слушать искин, а на браслет каждому заглушек не напасешься. Но мне, если честно, уже плевать. А вот Ганя, едва речь заходит про мясной комбинат, тащит подушки, чтобы каждый прижал своей руку с браслетом. Детский сад! А впрочем, все так и делают, когда хочется командиров поматерить. Ничего удивительного.
Рассказываю все как есть. И чего в Хтони видел, и чего в городе. А что на комбинате творилось — это парни видели сами! Иначе не поверили бы. А так… глупо не верить.
А мне — глупо что-то скрывать. Кроме этой четверки, здесь больше не на кого рассчитывать. Кроме них — и Соль. Но та из гражданских… снага.
Когда после второй вылазки на комбинат я вернулся на базу, первым делом принялся искать Варю. В столовке выглядывал — нет! В подсобки залез (наряд схлопотал от Рокота) — нет и там! Дошел до того, что спросил напрямую у караульного перед Штабом — там она, нет? Тот так охренел, что даже ответил: нет, мол, не видел.
На второй день прорвался к Челядниковой. Та на меня нарычала, осадила: «Потом, не здесь, не болтай». Ждал еще день — ни к ней вызова, ни Вари. Прорвался еще раз, дал понять, что просто так не уйду. Пообщались. Выполнил, говорю, ваше задание, госпожа подполковник. И рубанул сплеча: у нас уговор был, как насчет него?
— Какой, — говорит, — уговор, Усольцев?
И смотрит, как на пустое место.
— Я вам — эфирный след, вы — Варю.
— И?
— Отдавайте, — ляпнул.
Челядникова аж вызверилась:
— Она тебе что, — говорит, — вещь, чтобы ее отдавать?
Я оторопел, а та давит:
— Почему я тебе этот вопрос задаю, а? Уговор у тебя с ней был — с ней самой. Это и правдоскоп покажет. И у меня тоже — с ней! И ты если хочешь, чтобы я ее, — усмехается, — «отдала», так с ней сперва и договорись. Собственно.
— Так я ее найти не могу! — рычу я.
— А что делать, Усольцев? Варвара к гарнизону не приписана. Ей тут и не положено находиться просто так. Других дел много. Как совпадет — будет у нее здесь задание да желание тебя встретить — тогда появится. Жди.
Ну не с кулаками же мне на нее?.. Вышел. Рассудил так: просто ждать я, конечно, не стану. Разворошу это гадючье гнездо, и вообще: хватит по чужим правилам играть. И вот сижу раскрываю карты пацанам.
Все время, пока рассказываю, Вячеслав краснеет, Мирослав бледнеет, у Федьки физиономия становится все потеряннее, Ганя же напряженно шарит взглядом по нашим лицам. И видно, что он тоже в афиге.
— И что думаешь делать? — вцепляется он в меня, едва завершаю выступление.
— А чего тут думать. Буду писать рапорт в СБ.
— Сдурел⁈
— Ну не в нашу же. В Южно-Сахалинск. Про всю эту дичь.
— И дальше Южно-Сахалинска он не уйдет, — изрекает Ганя.
— Думаешь?
— Ну а как? Такие дела, пацаны, без крыши не делаются. По крайней мере, глупо так не считать. А дальше… Сказать — или сами догадаетесь? Что будет, если Андрюха напишет рапорт и командование об этом узнает.
— Догадаться нетрудно, — басит Мирослав. — Есть два варианта. Первый — Андрюхины подозрения правильные. Тогда… конец нам тогда. Терять будет нечего — постараются все следы замести.
— Второй вариант — подозрения на пустом месте, — подхватывает тут же второй Славик. — Тогда… нам тоже конец, просто по-другому. Попытки вот так подставить, даже по глупости, Ожегин не простит.
— Да мне насрать, — говорю.
Даже Тургенев с Бураном обернулись.
— Тихо, тихо, Андрюха, не пори горячку, — это Ганя. — Надо по-другому. Давай я эту тему отцу закину.
— И что? Твой отец на уши все поставит? — любопытствует Федор.
— Да ну, с фига ли. Отец позвонит дяде. А дядя… он уже на нужных людей выйдет. Из Государевой канцелярии. Дядя у меня такой.
— Честно? Звучит как фигня, Гаврила, — говорю я. — Никто ничего не сделает, а время уходит. Лучше уж я сам рискну.
Сицкий вскакивает — даже подушка улетела:
— Андрюха, дай мне неделю! Доверься! У мелких кланов, знаешь… свои методы работы.
Буран и Горюнович, которые это слышали, начинают неприкрыто ржать. До нас доносится пара сомнительных шуточек про «мелкие кланы».
— Слово дворянина! — восклицает Ганя, и другие мажоры затыкаются. — Слово дворянина, Андрей — я решу вопрос. Подстрахуемся.
— Мелкий подстрахуй получается, — каламбурит Буран, но как-то неуверенно и тихо — только для Горюновича.
Сицкий свирепо на него смотрит, и Буран затыкается — надо же! Кажись, насчет некоторых вещей у них тут и правда лучше не шутить. А то на дуэль вызовут или запишут во враги клана. Не знаю, как принято.
— Ты, — говорю Гане, — делай что хочешь, но я тоже на жопе сидеть не буду.
— На жопе не надо, — тихо говорит Федька. — Смотрите, ребята. Если план Ожегина в том, чтобы стравить нас со снага, которые типа держат город… то…
— Что? — хором спрашивают Славики.
— То мы можем просто не ходить в город.
— В смысле⁈
— Ну, не ходить в город в увольнение. Тут потусить, на базе. Мы же не обязаны.
Пацаны переглядываются. Эта идея — курсантам не покидать гарнизон — настолько же противоестественна, насколько проста. Но если это опасно… Может, и правда.
— И ребят попробуем уговорить, — развивает план Суворин.
Ребята — Буран и Горюнович — не похожи на договороспособных слушателей. Но…
— Я с ними перетру! — снова подскакивает Сицкий.
— Сиди. Я сам перетру.
С одной стороны, мы с мажорами подрались в позапрошлый выход. С другой — после этого, в прошлый раз, я смог отбить у них Соль. И послушали они меня, а не своего вождя Долгорукова. Потому что спокойным, разумным словом и баллоном с газом можно добиться… Ну вы поняли. Некоторого уважения.
* * *
— Да с хрена ли нам вообще тебя слушать⁇ —