Походу, не получилось.
Глубоко вздохнув, я отлепилась от стойки, где потягивала лимонад с солёными сухариками, и вышла в центр зала.
В голове сразу появилось дежа-вю: я, маленькая, стою на табуретке, а сзади — украшенная игрушками ёлка…
Странное такое дежа-вю. Сроду у нас в детдоме на табуретку никого не ставили, да и ёлка была совсем другая, раз в семь больше… Ладно, потом разберусь.
А сейчас…
— Милостивые государи, я должна сделать признание.
Чёрт, чёрт, чёрт! Это всё Алекс, этой старообрядщиной я от него заразилась.
— К нам едет ревизор? — спросил Гоплит, и подмигнул.
Все рассмеялись. У меня в животе распустился узел из толстых верёвок, и я смогла вздохнуть.
— Говори, Звезда моя, — подтолкнул Алекс. И я была ему благодарна: иначе телилась бы ещё полчаса.
Мелькнула мысль: хорошо, что Сашхена нет. При нём бы я реально от стыда сгорела. Как спичка.
— Ктулху на город напустила я.
Ну вот. Я это сказала.
И стала считать про себя: раз ромашка, два ромашка, три…
Интересно, на какой ромашке меня прибьют?
И тут они все заржали.
Нет, правда.
Первым начал Бэкон, подхватил Прохор, за ним — Семёныч, тихо улыбнулся Гоплит…
Один Алекс не смеялся. Смотрел на меня своими тёмными, как вишни, глазами, и молчал.
— Ну ты молодец, егоза, — наконец выдохнул Семёныч. — Повеселила — так повеселила. Разрядила обстановку.
Я стояла, как оплёванная.
Нет, я конечно не горжусь, но…
Не выдержав, я побежала к двери.
Просто поняла: если останусь на месте — точно разревусь при всех, а это ещё хуже, тогда они мне ТОЧНО не поверят.
Выскочив на улицу, я растерялась. Ну и что дальше?
Домой?
Ави спросит, рассказала ли я… Ну да, рассказала! И что?..
Вот что: пойду, куда глаза глядят. Не пойду даже, побегу. Пускай потом ищут.
Выбежав за ворота, я припустила по улице, ничего не видя. Слёзы застили глаза, всё расплывалось, сердце бухало в горле… А в груди было так больно, словно там что-то лопнуло, взорвалось, и разбрызгалось по всей грудной клетке.
— Мари!
Подскочив от неожиданности, я споткнулась и полетела носом в асфальт.
Больно было — жуть.
Больше всего саднило ладони: коленки были под джинсами, а ладошки открыты, и когда я растянулась, они проехались по всем выбоинам.
Чёрт. Больно-то как.
— Вставай, — ласковые руки помогли мне подняться, отряхнули, привели в порядок одежду…
— Аннушка, я…
— Идём со мной, дорогая.
— Нет, послушай… Они мне не поверили. Я сказала, что это я вызвала Ктулху, а они смеются. Пойдём со мной, скажи им! Скажи, что это правда!
А в ответ — тишина.
Поспешно утерев слёзы, я вылупилась на Аннушку. Та стояла, сложив руки на груди и кусая нижнюю губу — явно напряженно о чём-то думала.
— Крёстная!
Наконец она посмотрела на меня…
— Послушай, Мари, — вообще-то мы почти одного роста. Не считая того, что Аннушка выше на целую голову, да ещё и на коблах. — А не забить ли тебе на них?
— В смысле?..
— Мы с тобой знаем, что это ТЫ вызвала Ктулху?
— Ну да. Ты же сказала, что у меня получится, и дала прочитать ту бумажку…
— Я помню, спасибо большое, — бросив тревожный взгляд в ту сторону, где был РИП, она взяла меня за руку и затащила под прикрытие машины на обочине.
— И значит, можешь им подтвердить…
В глубине души я понимала, что Аннушке совсем не в жилу ничего подтверждать. Ведь это ОНА попросила меня… Ну, не то, чтобы попросила. Аннушка сказала, что у неё есть одно заклинание, и что она очень хотела бы узнать, кто круче: я, или те, кто его создал.
Я тогда посмеялась: что я, маленькая, на слабо вестись? Но она заверила, что это не слабо, а научный эксперимент: те, кто создал заклинание, жили страшно давно, пять, а то и шесть тысяч лет назад. А я — вот она, молодая, красивая и талантливая.
Она так и сказала. Ей богу, не вру.
В общем, Аннушка объяснила, что эволюция на месте не стоит, и что за шесть тысяч лет человечество стало ого-го, взять хоть бы спортсменов, которые каждый год бьют свои же рекорды…
И вот, на моём примере она хочет ДОКАЗАТЬ, что современное магичество куда круче всякого древнего старья, и если я смогу реализовать заклинание — это и послужит доказательством.
И я согласилась. А хрен ли? Мне тоже было интересно, смогу я переплюнуть древних старичков, типа Сашхена и Гоплита, или они по праву считают меня мелочью пузатой.
И тогда Анна отвела меня на корабль.
Корабль, точнее, яхта, плавала в Финском заливе. Она была белая и воздушная, как пирожное Павлова, и ею никто не управлял. Ну может, там кто-то и был: рулевой там, механики какие-то, но я никого не видела.
Аннушка дала мне бокал шампанского — кислятина, а потом достала из сумочки скрученную в рулончик бумажку с заклинанием, хрустящую и пожелтевшую, будто её вымочили в чае, и предложила прочитать.
Странно это было. Буквы вроде знакомые, а слова чужие. Транскрипция — как на уроках латинского языка…
Когда я его читала, казалось, что слова превращаются в букашек и живые выползают изо рта. Противно до ужаса, но я не остановилась: ведьма Настасья говорила, что прерывать однажды начатое заклинание нельзя: боком выйдет. В смысле, ударит по самому магу, а не по тому, на кого оно направлено.
Тогда я спросила: а что, если заклинание ни на кого не направлено, а просто так, само по себе?
Настасья сказала, что так ВООБЩЕ не бывает. Маг, создавая заклинание, преследует определённую цель. Как правило — личную выгоду, такие уж мы, маги, меркантильные кю… Получается, прерывая процесс, он как бы лишает себя этой самой выгоды — вот тебе и бок.
Я честно не знала, что это Ктулху. Думала: ну может, невидимость, или там свежий всегда маникюр, или чтоб волосы хорошо лежали… В смысле, Аннушка же больше НИЧЕМ не интересуется! Только чтоб очешуенно выглядеть целый день и смотреть на всех свысока. Как Жанка с Юлькой из школы.