Горло сжималось в сухих спазмах, под веками плавали оранжевые огоньки, но разум оставался ясным и спокойным как никогда.
Глава ХVIII
На улице было тепло не по сезону. Капризная «шерли» завелась сразу. Хотя до полуночи оставалось больше двух часов, выжидать он не стал и сразу поехал на площадь. Всё пространство на расстоянии двадцати метров от башни оказалось оцеплено бело-красными тревожными лентами. Мёртвую технику отбуксировали куда-то, оставив только проржавевший до сквозных дыр экскаватор. Уилки в золотом венце, таком пугающе уместном на растрёпанных пегих волосах, сидел на отвалившемся колесе и крутил в пальцах белесоватый стебелёк фиалки. Бессменное коричневое пальто куда-то исчезло, остались только джинсы и водолазка, а ещё бесконечный ярко-синий шарф.
«Мой подарок на Рождество… Как странно».
– Ждал меня? – спросил Морган, пытаясь произнести это извиняющимся тоном, но всё равно получилось дерзко и с вызовом.
Часовщик скрипуче рассмеялся, отбрасывая полураспустившуюся фиалку:
– Какой самоуверенный юноша, надо же. Зачем вернулся? Мало было в прошлый раз?
При воспоминании о танце на площади пальцы на ногах поджались сами собой, рефлекторно. Морган сглотнул и упрямо вздёрнул подбородок:
– Мало.
В погасших золотистых глазах промелькнула искра интереса.
– И сколько же тебе надо?
– Столько, сколько ты решишь дать.
Часовщик вздохнул и отвернулся. Запястья его были такими бледными и тонкими, что казались прозрачными.
– Если ты пришёл из-за своей подружки, то лучше уходи.
Дышать стало больно. Воздух, который пах весной и прелой бумагой, на секунду показался невыносимо горьким.
– Ты не можешь ничего сделать?
– Могу, – спокойно ответил Уилки, всё так же глядя в сторону. – И ты знаешь цену. Для себя и для неё. Но, если я сделаю это сейчас, ты меня никогда не простишь. Уходи, пока можешь.
«Он ранен, – нахлынуло вдруг жутковатое осознание. – Почти так же, как и Кэндл, просто по-другому. И… не хочет, чтобы я понял?»
Мышцы свело судорогой от одного всепоглощающего желания – подойти, сесть рядом и обнять его, стиснуть до хруста костей, защитить, сказать, что не до счётов и прощений теперь… Морган сдержался в последний момент, стиснул кулаки и остался на месте, не приближаясь, но и не отступая.
– Я готов. И не только ради Кэндл. Только скажи, что делать.
Часовщик усмехнулся, глядя искоса. Золотые искры в глазах стали чуть ярче.
– Чтобы спасти её?
– Чтобы спасти всех.
– Всех спасти не получается никогда. Ты меня не простишь, – пробормотал Уилки едва слышно. – Ступай к Шасс-Маре. Отдай ей своё имя. И скажи, что поручаешь Кэндл ей. Она знает, что делать.
Морган медленно, глубоко вдохнул. Прохлада ранней, нежданной весны разлилась по лёгким, впиталась в кровь, расходясь по капиллярам до каждой клеточки. Почему-то стало очень легко, и даже непреходящая боль в груди казалась совсем не важной.
– А потом?
– Увидишь.
Когда он уходил с площади и садился в машину, то в висках стучало только: «Что я творю?», но остановиться было уже невозможно. Ночной город крутился перед автомобильными фарами, насаженный на пучок света, как детская вертушка, показывая то одну блестящую грань, то другую, а между ними пролегали глубокие складки темноты. Двуцветные нитки фонарей, белых и розоватых, оплетали кварталы, сшивая их наживую. Нужная улица показалась слишком быстро – знакомый спуск меж двух домов, где никакой автомобиль не проедет. Морган шёл, касаясь пальцами кирпичной стены, и старался не хватать воздух ртом слишком жадно.
«Пути назад нет».
Дверь под вывеской с двухмачтовым кораблём была на месте, но поддалась она не сразу. Внутри пол раскачивался, как палуба в шторм. За всеми иллюминаторами небо полыхало от молний, а волны беззвучно вздымались и обрушивались, огромные, как многоэтажные дома. Водоросли стыдливо жались к стенам; глаза морских тварей смотрели с любопытством и с голодом, как на медленно опускающийся в пучину труп.
«Ждут пиршества», – пронеслось в голове.
Кетхен выглянула из переплетения бурых стеблей, и впервые лицо у неё было человеческим и печальным. В огромных голубых глазах отражался дальний берег с заброшенной церковью. Морган слабо улыбнулся в ответ и ускорил шаг.
Главный зал был полон призраков, но своими делами никто, в отличие от прежних ночей, не занимался. Все следили за входом. Шасс-Маре, без обычного корсета, в свободной белой рубахе, сидела и тщательно полировала бархатным клочком антикварный револьвер.
– Не говори ничего, – тихо попросила она, не поднимая взгляда. – Подожди немного, я подберу тебе что-то сама…
– Меня зовут Морган Майер.
– Я ничего не слышу.
– Слышишь. Меня зовут Морган Майер, и я прошу твоего одобрения.
– Я ничего не…
– И доверяю тебе Кэндл. Или надо сказать полностью – Кандиду Мэри Льюис?
– Не обязательно, – едва слышно ответила Шасс-Маре. – Она представилась в первый же вечер. Как будто уже тогда чувствовала, чем всё закончится. Ты зря пришёл, Морган. Она не простит, если…
– Многовато разговоров сегодня о прощении, – грубовато откликнулся он.
Сердце ёкнуло.
«Да, это началось с той самой песни… Или с исповеди?»
– Не перебивай, – слабо улыбнулась Шасс-Маре, откладывая револьвер. Призраки разом отвернулись и задвигались хаотически, словно истлевшие до полупрозрачности листья меж двух потоков воздуха. Бормочущая невеста пролетела совсем рядом, раскидывая кружевные рукава, как сети, и обдала потоком ледяного воздуха. – Ты знал, что она любила тебя? Как сильно любила? И, когда ты ушёл, стала пылать в десять раз ярче. Потому и сгорела так быстро. И она не хотела бы, чтоб ты попал из-за неё в ловушку.
Морган качнул головой, стараясь не коситься на море за иллюминаторами. Оно задралось до самого неба, словно корабль опускался на дно колоссального водоворота; небо в грозовых разрядах почти скрылось из виду.
– Это не из-за неё.
Шасс-Маре посмотрела в упор:
– Тогда почему?
Перед внутренним взором промелькнуло лицо Фелиции Монрей и её улыбка сфинкса, который знает все тайны, однако связан клятвой молчания.
До поры.
– Наверное, потому что бегством ничего не решить. И я слишком люблю этот город. И Кэндл. И… – это оказалось сказать сложнее всего, – …Уилки тоже, кажется.
– Ублюдка из башни? – Шасс-Маре даже брови выгнула от удивления. – С каких это пор?
Морган сделал ещё один шаг, с трудом, как через толщу воды. Призраки вились вокруг него, светясь ёлочной гирляндой – старики с нардами, рыдающая женщина, так похожая на Дебору, мальчик и девочка с глазами-звёздами… Всё происходящее казалось нереальным и бесконечно важным одновременно, как пророческий сон.
– Пожалуй, с того случая, когда мы вместе хоронили канарейку.