Учитывая, какой авторитет имел бессменный мэр Фореста, это могло и сработать.
Долго Морган не колебался.
– Слушайте, мне нужно отъехать на пару часов, – произнёс он, закрывая вкладку.
Оакленд пожал плечами:
– Эрхм, мы тут и так без Кэндл втроём крутимся… Хотя работы-то немного, если что, подменю тебя. А что случилось-то?
– Семейные дела, скажем так.
– Со вчерашним звонком как-то связано?
Иногда Оакленд бывал на диво проницателен. Чаще всего тогда, когда это причиняло максимальные неудобства. Морган улыбнулся ангельски:
– Вроде того. Кое-что срочное, неприятное, но, увы, неизбежное.
– Ну, поезжай… Кофе на обратной дороге захвати, ладно?
Он не ответил – махнул рукой и выбежал из здания, на ходу застёгивая куртку. На часах было двенадцать пятьдесят пять. Учитывая склонность Годфри приезжать на официальные мероприятия немного заранее, он вот-вот должен был покинуть офис.
«Шерли» заносило на поворотах, стрелка спидометра дрожала далеко за границей допустимого, но всё же Морган едва не опоздал. Когда он добрался до нужной улицы, господин мэр как раз садился в машину.
– Какая неожиданность – видеть тебя здесь, – произнёс Годфри, опустив стекло, и отвернулся. – Джон, трогай.
Выглядел он весьма недружелюбно.
«Естественно, учитывая, как мы расстались».
– У меня в последнее время жизнь – сплошные сюрпризы, пап. Мистер Салливан, откройте дверь, я сяду.
Если водителя и удивили противоположные приказы старшего и младшего Майеров, то виду он не подал. Блокировку дверей снял, к неудовольствию господина мэра, и, лишь когда новый пассажир занял место на сиденье и пристегнулся, поехал. Раскисшие обочины замелькали за окном.
Во рту стало кисло, как бывает ночью, когда просыпаешься после тягостного сна.
«Ненавижу семейные разборки при посторонних».
– Итак? – Тон Годфри был сухим и неприязненным.
Морган медленно выдохнул, собираясь с мыслями. Играть в намёки смысла не было, как и идти напролом. В первом случае отец бы сделал вид, что ничего не понимает, а во втором заартачился бы. Конечно, родной сын посягает на авторитет, да ещё в присутствии посторонних…
– Ты всерьёз собираешься защищать «Новый мир»?
Атмосфера в салоне стала холоднее ещё на несколько градусов. Джон Салливан поёжился, выруливая на оживлённый проспект с чередой чахлых вишен на разделительной полосе, и сделал музыку погромче. Голос Нины Симон, поющей о грешниках, глубокий и немного похожий на мужской, сменился модной ритмичной композицией из тех, что не отличишь друг от друга.
– Можно подумать, это тебя касается, – ответил Годфри после паузы. Взгляд у него был тяжёлый, мёртвый, глаза казались темнее обычного. – Я не позволю загубить дело своей жизни. Ты и представить не можешь, сколько фонд делает для города.
«О, я-то как раз хорошо представляю. И что именно творят эти милейшие люди – тоже в курсе».
– Ты совершаешь ошибку, поверь. «Новый мир» – вовсе не та организация, за которую стоит вступаться, – произнёс он спокойно. Часы в нагрудном кармане начали царапаться стрелками вдвое громче. То был напряжённый металлический звук, словно нечто маленькое и сердитое скребёт крышку откованными когтями. – Я видел документы, земли захвачены незаконно. Это может ударить и по тебе, пап.
– Уже на угрозы переходишь? – наклонил голову Годфри ещё сильнее. Свет так падал из-за его плеча, что вся фигура казалась окружённой тёмным трепещущим ореолом. Воротник шерстяного пальто не сходился на шее.
– Ты прекрасно понимаешь, что угрозы тут ни при чём. Я просто беспокоюсь. Те люди тебя используют.
– А я, наверное, вчера родился и ничего не понимаю. Кто тебя учил давать советы старшим? Та же крашеная стерва, которая подговорила подать иск?
«Так, ещё не хватало Кэндл подставить».
– Мисс Льюис ни при чём, наоборот, это я её впутал, – быстро произнёс Морган. Отец нахмурился; явно не поверил. – И вообще – неважно. Пап, остановись, пожалуйста, если ты увязнешь ещё сильнее, то…
– Что? – рявкнул Годфри, резко распуская узел галстука. Синяя блестящая ткань впивалась в складки кожи, оставляя красноватые следы. – Что, меня где-нибудь подкараулят сумасшедшие активисты? Твои друзья, которые снос сорвали? Проект одобрен на высочайшем уровне, чёрт возьми, и никто уже не остановит строительство!
Запахло сладковато и тошнотворно, словно бы размоченной в кашу старой газетой. Морган рефлекторно подался назад, упираясь спиной в дверцу. Стало жарко. Отец шумно дышал, выпирая из своего жёсткого пальто, как перекисшее тесто из банки, и под кожей не то желваки от ярости бродили, не то переплывали с лица на шею слегка вспухшие синяки. Контур губ казался восковым. А за хрупкой человеческой оболочкой проступало что-то чёрное, бездумно-голодное, бесформенное…
В горле пересохло.
А в следующую секунду Джон Салливан вдруг вскрикнул – и резко вывернул руль. Автомобиль едва не вылетел на обочину, но в последний момент его точно пришпилило огромной невидимой булавкой. Он завертелся волчком, как если бы под колёсами не асфальт был, а мокрый лёд. Резко запахло мёдом и цветущим разнотравьем, и почти в то же мгновение по улице прокатилась волна света – так, словно вязкие серые тучи взрезал невидимый нож и в открывшийся проём хлынуло испепеляющее и ослепительное летнее солнце. Годфри Майер закричал страшно, разом осунулся – и его с чудовищным хрустом впечатало в дверцу автомобиля. Джон Салливан обмяк и подвис в сгустившемся воздухе, как червяк в желе, невредимый, но бессознательный.
Морган же на миг оцепенел от запредельной, выворачивающей внутренности боли, а затем его восприятие обрело кристальную ясность. Течение времени замедлилось в десять раз. Автомобиль подскочил, перевернулся в воздухе – голова водителя плавно мотнулась из стороны в сторону, – а затем приземлился на крышу. Брызнули во все стороны стёкла. Ремень безопасности врезался в плечо и грудь.
Жгучее летнее солнце схлынуло. А потом в опустевшем окне показались на фоне опрокинутой улицы и чахлых вишен разделительной полосы знакомые потёртые ботинки и узкие тёмно-синие джинсы.
– А я-то надеялся, что ты не станешь мешаться под ногами, – раздалось скрипучее.
– Уилки, – выдохнул Морган и, преодолевая приступ дурноты, защёлкал кнопкой, чтобы отстегнуть ремень. – Я-то думал, что ты не вредишь обычным людям.
– А я и не врежу.
Ремень со змеиным шипением выскользнул из гнезда и прилип к сиденью. Морган рухнул бы на осколки, если б его не подцепили за воротник и не выдернули одним движением наружу. Он с трудом встал, упираясь руками в колени, и закашлялся.
– А это тогда что? – кивком указал он на разбитую машину. Ни одной целой хрупкой детали не осталось. Фары выглядели так, словно по ним с кувалдой прошлись.
Уилки стоял, поглаживая