— Чтобы подтвердить свое участие в первенстве СНГ по картам.
— И когда начнется это первенство?
— Через две недели.
— Первенство командное или личное?
— По желанию.
— У меня вопросов больше нет, — сказал Скоков. — Если не трудно, пригласите ко мне Скалона.
— Нет проблем. — Гриша легко поднялся. — Как продвигаются ваши дела в отношении… Вы меня понимаете?
— Успешно, — кивнул Скоков.
— Когда будут результаты?
— Через две недели.
— О-очень интересно! — протянул Гриша, подтолкнув жену к выходу.
Лев Борисович вошел так, как выходил на сцену: с дружеской ослепительной улыбкой и вытянутыми вперед руками, готовыми обнять весь мир.
— Здравствуйте, Семен Тимофеевич! Вы, конечно, не поверите, но… Я был почему-то уверен, что встречу вас здесь.
— Присаживайтесь, Лев Борисович. Очень рад вас видеть!
— Взаимно! Чем могу быть полезен?
Скоков простодушно, бесхитростно улыбнулся.
— Хочу учинить вам маленький допрос. Вы не против?
— Смотря с чем ваш допрос связан.
— С Блонским. Вы давно с ним знакомы?
— Лет тридцать. Если не больше.
— Встречались часто?
— От случая к случаю.
— Когда виделись последний раз?
— В мае. Мы отмечали его день рожденья.
— Торжественно?
— Традиционно — расписали пульку.
— Кто вам составил компанию?
«Вляпался по собственной дурости, — расстроился Скалон. — А врать бессмысленно — проверит».
— Можейко и Красавин.
— Хорошая команда. — Скоков удовлетворенно кивнул и задумался. — Лев Борисович, Блонский не занимал у вас деньги?
— Вы думаете, что он крупно проигрался и кто-то свел с ним счеты? — спросил Скалон. — Это исключено. Илья был крайне осторожный человек. За свою жизнь он выиграл гораздо больше, чем проиграл. Это редкость. Это не каждому удается.
— А каков ваш баланс?
— Пока в минусах. — Скалон вздохнул и налил себе и Скокову водки. — Семен Тимофеевич, откровенность за откровенность… Почему вас это интересует?
— Потому что я занимаюсь этим делом.
— А наша доблестная милиция…
— Гриша в ней разочаровался и обратился за помощью ко мне.
— Значит, у вас теперь два дела — Ракитиной и…
— Дело Ракитиной, считайте, закрыто.
— Вы нашли…
— Я доказал, что ни Блонский, ни его жена к этому делу не причастны.
— А преступник?
— Преступник в скором времени будет арестован.
— У вас не хватает фактов?
— Лев Борисович, есть вопросы, которые задавать не следует. Не потому, что на них трудно ответить, а потому, что задавая их, вы ставите самого себя в неловкое положение. Например: не изменяет ли вам ваша жена?
— Это вы верно заметили, — согласился Скалон и подумал, что если Скоков действительно сыскал человека, виновного в смерти Слепнева и подозреваемого в убийстве Блонского, то он, Скалон, можно сказать, вышел из воды сухим и должен поставить Скокову памятник. При жизни. Ведь он сберег ему имя, оградил от неприятностей и… возможно, оградит в дальнейшем. Вот кого бы в союзники заиметь! За таким мужиком будешь чувствовать себя надежно и прочно, как за каменной стеной.
— За ваше здоровье, Семен Тимофеевич!
— Спасибо.
Они выпили. Скоков взглянул на часы.
— Я, пожалуй, по-английски удеру, не попрощавшись, так что, если хозяин будет спрашивать…
— Не беспокойтесь, я знаю, что сказать…
— Не сомневаюсь, — улыбнулся Скоков, тепло простился и очень довольный собой и проделанной работой зашагал к выходу.
Звонок раздался в десять часов вечера, когда Климов смотрел вечернюю программу новостей «Сегодня». Он с раздражением покосился на трещавший телефон, дождался второго звонка и снял трубку.
— Я вас слушаю.
— Константин Иваныч?
— Я вас слушаю, — повторил Климов.
— Алексей Васильевич Тюбиков беспокоит. Такси заказывали?
— Заказывал. Вы в каком районе?
— Таганка.
Климов продиктовал свой адрес и сказал:
— Переулок короткий, когда будешь номер дома искать, осматривайся. — Ему ответили саркастическим смешком.
— Не волнуйся, начальник. У меня даже теща на хвосте не сидела!
Тюбикову было за пятьдесят — голова засеребрилась, но выглядел он моложе: худое, резко очерченное лицо, шалые южные глаза, тонкие нервные губы…
— Садись, — сказал Климов, наливая гостю крепкий душистый чай. — Как ты влетел, я знаю… Расскажи, зачем на юг мотался и про разговор с Ягуниным — кто начал.
— На юг мотался — бабки занимать. В Москве поостерегся: глаз много, ушей много, и языки у всех длинные… Ягунина навестил по старой дружбе — чайку попили, за жизнь поговорили… Здесь он мне фотку и засветил…
— За что вы Слепнева приговорили?
— Он нахал, Константин Иванович. Крепкий нахал! Чужих раздевал — ладно, но он и своих не жалел, потрошил, как ку-рей! Ему шептали: остановись, братва осерчает — худо будет! А он свое: я их играть не заставляю, они сами в петлю лезут… В общем, блатные в конце концов не выдержали — снять с пробега! И баста.
— Ваши убили?
— Мы этим не занимаемся, Константин Иванович — за падло. Мы просто бабки отстегнули — и все, с концами.
— Ладно, замнем, — сказал Климов, прекрасно понимая, что лишнего Таксист не сболтнет. Будет говорить только то, что ему выгодно и что не противоречит кодексу чести, который он сам же для себя и выработал. Например, он мог сообщить о факте убийства, но назвать имя убийцы отказался бы наотрез — предательство! Ну где здесь логика?
Тюбиков допил чай, закурил с разрешения хозяина и неожиданно выпалил:
— Сегодня лох объявился, только в другом обличье — моряк торгового флота.
— Где он тебя сыскал?
— Опять во Внукове.
— Играли?
— Нет. Он мне сделку предложил… Я, значит, сдаю ментов, которых мы подкармливаем, а он возвращает мне бабки.
— И ты подписался?
Тюбиков вздохнул и посмотрел на Климова с такой тоской, что последнему все стало ясно — сдал.
— Кого из ментов ты назвал?
— Начальника Внуковского отделения милиции Щупакова.
В памяти Климова мгновенно всплыла крепенькая, ладно скроенная фигурка бывшего чемпиона Советского Союза по самбо в полусреднем весе Анатолия Щупакова. Звание Мастера спорта он получил еще в студенческие годы, поэтому топал по служебной лестнице со скоростью курьерского поезда: в тридцать лет — майор, в тридцать три — подполковник. Ему все прочили блестящее будущее, ибо работник он был неплохой — выдержанный, дисциплинированный, приятный в общении и в меру пьющий, но… Толя сам приостановил свою карьеру — отказался от перевода в главк, заявив, что он — опер и в кабинете ему сидеть тошно и противно. Начальство расценило его заявление как акт скромности и преданности делу, повысило в должности и оставило в покое. А Щупакову только того и надо было. Он давно спелся с внуковскими авторитетами, кормился из их общака, имел машину, квартиру, дачу и считал свое нынешнее положение гораздо более прочным и надежным, чем то, которое занимал бы, бегая в шестерках у министра.
— Деньги он тебе вернул? — спросил Климов.
— Вернул.