— Что земля круглая и что вождь мирового пролетариата прав: чтобы хорошо жить, надо учиться, учиться и учиться…
— Почему тебя выгнали из университета? — перебил Климов. — За что?
— За дело, — поразмышляв, признался Тойота. — За то, что недостаточно хорошо изучил характер одного человека…
— Имя можешь назвать?
Тойота подумал и неожиданно расхохотался.
— А ты нахал, Константин Иванович, крепкий нахал!
— Это почему же?
— Я на отдыхе, разговариваю с тобой по душам, а ты… вообразил, что находишься у себя в кабинете и устроил мне натуральный допрос. Невежливо с твоей стороны или, как выражается твой шеф Скоков, непрофессионально. Что он сейчас, между прочим, поделывает?
— Открыл частное сыскное агентство. — Климов достал из ведра со льдом бутылку пива. — Закон бутерброда помнишь?
— Маслом вниз?
— Правильно, — кивнул Климов, повел взглядом — нет ли кого поблизости, и тихо проговорил: — Дело, которое раскручивает Скоков, связано с именем Скал она, причем, связующая ниточка очень крепка, а ты… с его бабой кувыркаешься!
— Он на серьезном засыпался?
— Шоу-бизнес. Взятки, вымогательство.
— И что ты мне посоветуешь?
— Баба с возу — кобыле легче. Это не я так думаю — народ.
Тойота поморщился.
— Народ — быдло! Хитрое, ленивое, жестокое. И любить русский народ — любить сказку о нем. А его фольклор, который ты сейчас помянул и использовал, — примитивен, как топор.
— Насчет народа — согласен, а фольклор… Даже ленивый иногда мудро мыслит, — сказал Климов, вспомнив Яшу Колберта и его любимую поговорку. — Пока умный раздевался, дурак реку переплыл.
— И кто ж из нас дурак? — помолчав, серьезно спросил Тойота.
— Время покажет. — Климов залпом опустошил полбутылки пива и, отдышавшись, спросил: — Расскажи все-таки, как ты впервые влип?
— Ладно, слушай, — устав сопротивляться, сказал Тойота. — Фамилия человека, характер которого я недостаточно хорошо изучил, — Клыков, он заведовал столовой и буфетом Цэка. Усек?
— Усек.
— А я учился и дружил с его сыном Колькой. Коля увлекался лошадками — любил в манеже поскакать. А манеж посещали иностранцы: для них верховая езда, что для нас по утрам гимнастика — хороший тренинг. Дальше события развивались так… Колька влюбился в сотрудницу посольства ФРГ Барбару Крегер. Серьезно влюбился — в жизни с мужчинами такое бывает. И решил жениться. Как хороший сын, поставил об этом в известность папочку. А папочка вместо благословения отнял у сына шмотки и посадил под домашний арест. Сказал: «Выпущу, когда одумаешься». Но Коля характером пошел в отца. Заявил: «Я уеду в Берлин даже голым». При слове «Берлин» папу чуть инфаркт не хватил: «Как тебе не стыдно, у тебя дед под Сталинградом погиб!»
«И у нее под Сталинградом, — парировал Коля. — Но дело не в этом… Меня оклад учителя истории не устраивает: на сто двадцать рублей в месяц я жену не прокормлю». «Чужую — нет, свою прокормишь». «А чем наши от немок отличаются? У них что, рот шире?» «Но я-то вас кормлю, — затопал ногами папочка. — Четверых, на сто восемьдесят!» «Ты воруешь», — ответил Коля, получил по шее и уже из-за двери услышал: «Я буду жить на даче, а ты… В общем, вспомнишь, где твоя родина — выпущу, нет — сгною». — И ушел, закрыв сына на три замка.
Вечером Колька позвонил мне в общежитие, сказал, что арестован, и изложил план, который освобождал его из плена. Самая незавидная роль в этом плане, роль шантажиста, отводилась мне. Я должен был встретиться с его отцом, предъявить ему бумаги, из которых явствовало, сколько он наворовал, используя свое служебное положение, и сказать: «Дорогой Игорь Вячеславович, или вы отпускаете своего сына на свободу и подписываете документы, разрешающие ему выехать в Германию, или эти бумаги лягут на стол прокурора». Я так и сделал. Но… Игорь Вячеславович оказался честным коммунистом…
— Ты хочешь сказать, что он не воровал? — спросил Климов.
— Его использовали втемную — «замазали». А если человек замазан, то ему уже деваться некуда. Он должен поддерживать власть, его породившую, или… его отправят на кладбище. Старик, царство ему небесное, выбрал кладбище. Всех его клиентов из Цэка отмазали — кому охота мусор из избы выносить? Колька женился и уехал на Запад, а я, студент пятого курса исторического факультета МГУ, оказался на Лубянке, в лапах современных опричников, и на собственной шкуре испытал то, что хотел понять умом — по учебникам и художественной литературе…
— Клыков, Клыков… Фамилия знакомая, на слуху, как говорится, а вспомнить не могу, — сказал Климов, выслушав исповедь Тойоты.
— Депутат Госдумы, работает в комиссии по правам человека.
«Ну и дела! Мы в МУРе, можно сказать, мозги свихнули, гадая, каким образом наш друг Тойота на свободу раньше срока вылетел, а ларчик… Действительно, не имей сто рублей, а имей сто друзей…»
— Вы с ним до сих пор дружите?
— Переписываемся.
— И все?!
— А разве этого мало? — усмехнулся Тойота. — В письмах человек, как на ладони: признается в любви, проклинает, объясняет свои поступки… Ты когда последний раз писал? И кому?
— Начальству! Объяснительные записки! — чертыхнулся Климов. — На письма времени нет.
— А у меня его было предостаточно…
— В этом и беда. Тебе в первый раз сколько влупили?
— Дело не в том, сколько мне влупили, — отмахнулся Тойота. — Дело в том, что я преступил грань дозволенного, а однажды преступивший уже не вернется в лоно Богово — запретный плод сладок.
— И ты решил этот плод сорвать?
— Хороший ты мужик, Константин Иванович, но мыслишь, извини меня, как совдеповский чиновник — ты решил, ты выбрал, ты не понял… Все я понял! А решать… На зоне не вы решаете, как человеку дальше жить, а воры. Шестерить я по своей натуре не мог, поэтому из мужиков стал выбиваться в люди. И выбился. Теперь я командую!
— Тщеславен ты, однако.
— Тщеславен ваш Президент, — зло проговорил Тойота. — Уцепился за власть, как мартышка за банан… Знаешь, как их ловят?
— Кого?
— Обезьян.
Климов развел руками.
— Обезьян мне ловить еще не приходилось.
— Придется, когда из МУРа выгонят, так что слушай, наматывай на ус… В землю вбивают бамбуковые палки, расстояние между ними — два пальца, ладонь проходит свободно, кулак — увы, а в пространство, которое окольцовывают палки, закидывают бананы. Мартышка тут как тут, хвать банан и… попалась. Верещит, как подстреленный заяц — кулак не вытащит, а пальцы разжать не догадается. Так и ваш Президент… Как ты думаешь, он честный человек?
— В каком смысле?
— Ну, ты — честный мент. А он?
— Он — политик.
— Так отвечают, когда не знают, что сказать, — вздохнул Тойота. — Пропадешь ты, Константин Иванович.
— Разговор у нас