Коньки у меня получились на загляденье, даже заточку после нескольких проб и ошибок мне сделали правильную, и весь январь и половину февраля я пропадал на катке. Паньшин, встретивший и опекавший меня в Питере, с интересом осмотрел их конструкцию и представил меня Панину-Коломенкину, так сказать, «капитану сборной России», каковая с моим появлением достигла численности в два человека. Тот тоже внимательно все разглядел и очень серьезно наблюдал за моими эволюциями на катке в Юсуповском саду, сразу за дворцом постройки Кваренги, где и должен был пройти чемпионат.
Вот показать каток моим тренерам – они бы с ума сошли. Обычный пруд, кривой формы, да еще с тремя островками, на которых как раз сейчас артельщики сооружали снежные и ледяные декорации к празднованию Масленицы – питерские любители коньков устраивали по такому случаю настоящие карнавалы на льду. Разбитый корабль, грот, в который тянули электрическую подсветку, да много еще чего поразглядывать можно, но световой день зимой короток и приходилось сосредотачиваться на катании.
Рулил на катке некий профессор Срезневский, с которым мы вычислили, что встречались в Русском техническом обществе, и Алексей Лебедев, наставник Коломенкина. Тренировки мои произвели на них неизгладимое впечатление.
Всю неделю перед чемпионатом артельщики готовили лед дважды в день – к рассвету и к вечернему катанию (никто и не подумал закрывать каток от обычной публики), зачищали и ровняли лед метлами и скребками, а если необходимо было полить его, то пользовали обычные садовые лейки. Поверхность, конечно, была не такая идеальная, как в крытых катках моего времени, где ее полируют специальные машины, но очень и очень неплохая.
В субботу с утра на лед вышли все семь участников – двое из Германии, двое из России, по одному из Австрии, Швеции и Финляндии, которая выступала как отдельное государство. Шведом был не хрен собачий, а сам Ульрих Сальхов, в честь которого впоследствии был назван один из прыжков. Впрочем, оказалось, что он именно хрен собачий – в нынешние времена братства спортсменов и настоящего благородства он позволял себе сомнительные штучки, например, мог выкрикнуть что-нибудь, чтобы сбить выступающего конкурента, или давить на судей, пользуясь своим статусом двукратного чемпиона мира.
Мы же с Коломенкиным спокойно разминались и разогревались, а я прямо жалел, что не взял с собой Цзюнмина. Судьи готовились к просмотру, а соперники в трико и курточках нарезали круги. И все почему-то в круглых меховых шапочках, так что ничего похожего на привычную мне одежду фигуристов с блестками и театральными мотивами.
Фигуры я откатал на ура, тренировки не прошли зря, даже возгласы «Да у него параграф кривой! Да у него крюки неправильные!» не помешали. Честно говоря, я настолько сосредоточился на исполнении, что даже не обратил внимания, это потом меня просветили, что вякал Сальхов. По набранным баллам немного впереди оказался швед, вторым шел Ко-ломенкин, я третьим, причем разрыв был совсем небольшим, и я надеялся наверстать в произвольной, что и сделал.
После моего выступления, где я показал ряд элементов, пару прыжков и завершил все эффектным волчком (и чуть не грохнулся после него, вестибулярка-то уже не та), публика устроила овацию, а Ульрих – скандал. Он орал, что каток никуда не годится, что на льду мусор, что здесь кататься нельзя, что в России не умеют сделать хороший лед – это после того, что лед буквально сантиметр за сантиметром привела в порядок артель рабочих. Так сказать, «Мне не нравится эта экспедиция! Мне не нравятся эти матросы! И вообще мне ничего не нравится, сэр!»
Лебедев не выдержал и попросил шведа показать, где он увидел на льду мусор. Минут пять под общие смешки они объезжали весь каток в поисках хоть какой-нибудь бумажки и, наконец, нашли – маленький комочек снега, выбитый коньками изо льда.
Итог получился ничейный – по очкам вровень, у Сальхова первое место в обязательной, у меня – в произвольной, но судьи склонялись к тому, чтобы дать общее первое место мне за сложность.
– Господа, я полагаю, это будет негостеприимно, мне вполне достаточно второго места, а первое нужно присудить господину Сальхову, а то его хватит кондратий.
Все замерли, но после некоторой паузы, потребовавшейся для перевода, заржали немцы и австриец, а за ними, уже не сдерживаясь, захохотала публика и следом судьи.
Вот так вот я получил неофициальный приз чемпионата мира «За сложность», серебряную медаль, и поехал восвояси.
Весна-лето 1903
Дождь моросил уже неделю, пропитав все вокруг водой. Казалось, даже камни парижской мостовой и стены домов дышат влагой и туманом, заглушая звуки шагов…
Нет, показалось.
Зачем, зачем он поперся через Монмартр, через это нагромождение домиков на крутых улочках, населенных черт знает кем – художниками с их безумной мазней, ремесленниками и рабочими в синих блузах, дешевыми проститутками… Вот, снова – кто мелькнул там, за углом, когда он обернулся? Вперед, не останавливаться, быстрее проскочить несколько кварталов и выйти на бульвары – там полиция, там спокойно…
Ну вот опять – работяга с плотницким ящиком задел его на узком тротуаре, пробормотал извинения, но взгляд, взгляд… нет, это случайность, обычный прохожий, здесь таких много… Там, в пригороде Сен-Дени, было еще страшнее – эсеры охраняли свой съезд, и кто знает, сколько среди неприметных ребят в тех же блузах и беретах было боевиков, готовых без раздумий пустить в ход оружие? Спокойно, спокойно, они не пойдут так далеко, даже если человек вызвал подозрения, они охраняют съезд.
Впереди в дождевом мареве проступило пятно освещенной вывески кабачка – да, надо зайти, выпить коньяку для успокоения нервов.
Две компании, три парочки – ничего особенного, обычные посетители, стойка бара, галерея бутылок, запах пролитого вина, все хорошо. Гарсон принес рюмку, коньяк горячей струей провалился в желудок. Кофе? Да, и еще коньяк, деньги есть – вчера выдали содержание. Мокрая шляпа лежала на столе, и с нее капало на пол, когда к нему подсел вошедший.
Бежать, кинуть франк, вскочить и бежать…
Но тут же в кабачок зашли еще двое и устроились по бокам, бежать стало некуда.
Он хотел было позвать гарсона, раскрыл рот, но даже не смог пискнуть и так же беззвучно закрыл его, покрывшись противным липким потом.
– Ваши документы, – обратился вошедший на французском.
Французы! Французы, слава богу! Или… или они изображают французов???
Непослушные руки вытащили из внутреннего кармана паспорт, и он еще заметил, как напряглись при этом сидящие по сторонам и как сдвинулись их руки, держащие что-то в карманах.
– Что вы!