Излагая все это неслышным голосом, Михаэль боком пробирался мимо решетки сада, деловито ощупывая каждый прут.
«Но почему наши сингоны здесь?» – полюбопытствовал Илай.
Михаэль хмыкнул.
«Большинство геммов никак себя не раскрывают и не приносят никакой очевидной пользы ни Церкви, ни мирянам…»
Вот здесь Илай был готов поспорить. Того же Никласа признали ненужным и сослали в глушь, но то был несправедливый приговор.
«После второй награды ваши сингоны уже этим утром перенесут в неприступное хранилище, едва ли не глиптикам за пазуху», – закончил мысль Михаэль.
«Откуда ты все это знаешь?» – ужаснулся Илай его осведомленности, от переживаний перейдя на панибратское «ты».
Но Михаэль этого то ли не заметил, то ли не был против.
«Как раз благодаря сударыне Дубравиной с ее неординарными, непостижимыми глазами. Глиптики, конечно же, не стали дожидаться, пока она проявит себя на службе у Церкви или двора. Ее сингон решили перепрятать, как только папенька отправил ее подальше из Паустаклавы, чтобы до нее не добрались. На горе или на мое счастье, отряд инквизиторов пришел делать это таким же вечером, как сейчас, когда я допоздна зарывался в бумаги Архива».
Наконец он нашел нужный прут, дернул его вверх, и тот легко вышел из пазов, образуя узкий, но все же пригодный проход. Далее они миновали Черный сад, стараясь избегать цепких голых ветвей древовидного шиповника. Летом это место выглядит куда приятнее, зато в остальные сезоны со злорадным удовольствием оправдывает свое мрачное название.
Окна на первом этаже не светились, и Михаэль взялся открывать одно из них, совсем небольшое. Ему удалось подцепить задвижку, просунув внутрь тонкий клинок шпаги, а затем он потянул фрамугу на себя. Та, натужно скрипя и осыпаясь им на головы крошевом наледи, поддалась. Топаз и Янтарь забрались внутрь. Илай по-прежнему не мог поверить, что они это делают – совершают настоящее преступление. Но мотивы Михаэля более чем благородны: разве этого недостаточно, чтобы решиться следовать за ним?
Взвился и шибанул в нос запах книжной пыли и тлеющих пергаментов. Илаю довелось провести здесь две мучительных недели.
«Эх, Архив. – Михаэль выпрямился, закрыл окно и потянул носом. – Сколько дивных часов я здесь провел!»
Они очутились в тесной каморке с метлами и деревянными ведрами для мытья каменных полов. Всюду громоздилась унылого вида заскорузлая ветошь и свисала с потолка паутина.
«Узнаешь этих милых барышень?» – куратор кивком указал на метлы.
«Еще бы, – поежился Илай. – Меня вечно заставляли убираться. День-деньской, то переписывай манускрипты, то перетирай фолианты. Даже когда была не моя очередь, а этого недоумка Рустикса, я…»
«Надеюсь, ты не обижал Рустикса? – Глаза Михаэля сверкнули желтым, но тут же стали какими-то особенно печальными. – Когда-то он был… славным малым».
Илай не вполне понял, что куратор имел в виду. Этот увядший, почти слабоумный Малахит – и вдруг славный малый? Что могло их связывать?
«Идем через главный зал, чтобы не попасться охране у главного входа, – скомандовал Михаэль, разом подобравшись. – За мной, след в след».
Боковая дверь каморки вела в заднюю часть помещения со стеллажами, столами и кафедрой Хранителя. Именно там Илай провел больше всего времени, копируя рукописи и борясь со сном. Черными тенями скользя меж книжных полок, они все ближе подбирались к выходу из пустынного зала, как вдруг…
«Демоново семя, – выругался Михаэль. – Что ему в своей келье не сидится!»
И правда – над конторой медленно поднималась пегая голова Хранителя. Еще немного, и он откроет глаза. Старик всегда спал чутко.
«Что ж, придется дать ему пару затрещин, – решил Михаэль, закатывая рукав. – Даже мне он никогда не нравился».
Но неожиданно для самого себя Илай окликнул куратора:
«Стой! Позволь мне».
Илай начал петь колыбельную. Неслышную колыбельную, что должна была коснуться только разума гадкого старикашки, который выпил ему столько крови. Не то чтобы Илая не порадовал бы вид Михаэля, отвешивающего пинка Хранителю, но все же было важнее другое. На той стороне, в чужом разуме, ему послышалось в ответ смутное тревожное бормотание, которое постепенно сменилось каким-то мечтательным причмокиванием, как у младенца. Разум Хранителя погрузился в глубокий сон. Старик опустил голову на сложенные руки и громко захрапел.
«Ну даешь! – Михаэль, похоже, оценил его прием. – Не ожидал, что с тех пор ты практиковал усыпление неслышным голосом».
«Я и не практиковал, – смутился Илай. – Это второй раз в жизни».
«Впечатлен. Но восторги оставим на потом».
На цыпочках геммы миновали храпящего Хранителя и вышли через высокие двери в темный коридор. От дверей читального зала была видна густо витая чугунная решетка, что ограждала коридор от фойе и главного входа – тем путем они бы ни за что не пробрались внутрь.
«Направо», – скомандовал куратор, и они, полуприсев, устремились дальше.
Илай созрел для нового вопроса:
«Почему, если здесь держат сингоны, никто ничего не охраняет? Может быть, мы тут ничего не найдем?»
«Найдем, я тебя уверяю, – отозвался Михаэль. – Даже если нет, на то нас и двое. Вон как ты управился с Хранителем – вместе мы сработаем кого угодно».
Илай очень хотел заразиться его оптимизмом, но на этот раз почему-то не смог.
В конце коридора обнаружилась винтовая лестница. Впрочем, она была там всегда – каменная, со стертыми узкими ступенями и непропорционально широким основанием в центре, она вела на верхние этажи. Илай никогда там не бывал, не по чину.
Михаэль не разгибаясь зашагал по ступеням. Своим мешком он старался не греметь, но внутри все равно глухо позвякивало. Выходы на второй и третий этажи были защищены такими же частыми решетками, что и главный вход. Между прутьями и многочисленными декоративными листочками было столь мало свободного пространства, что и кобольд бы не пролез. С каждым шагом Илай все меньше понимал, куда они направляются. Неужели на чердак?
Но когда они уперлись в люк, ведущий под самую крышу Архива, Михаэль вдруг выпрямился, огляделся по сторонам и принялся нажимать поочередно на камни грубой кладки, из которых было возведено основание лестницы.
«Что мы?..»
«Тшш, не мелькай в голове», – оборвал Илая куратор.
Вскоре один из камней поддался, оказавшись фальшивкой, а за ним обнаружился деревянный рычаг. Михаэль потянул за него, и прямо в основании колонны открылась дверь. Но вела она не куда-то, а в каменный колодец, уходящий глубоко вниз. В глубине было не различить далекого дна, но отчетливо виднелись перекладины вертикальной лестницы.
«Нам туда?» – уточнил Илай, внутренне содрогаясь.
«Нет, в будуар императрицы, – хмыкнул Михаэль. – Я пойду первым».
И действительно: он шагнул в зев лестницы и, ухватившись за перекладину напротив лица, начал спускаться. Илай сглотнул, осознавая, что выбора у него нет. Причем уже давно.
Он последовал за Михаэлем.
Тот сначала спускался быстро, но спустя пару саженей замер, запустил руку в мешок, извлек из него новенькую, блестящую подкову. Он ощупал стену и воткнул подкову разъемом в нее, а затем провернул. То же он проделал со второй и третьей подковой.
«Это для чего?»
«Меры безопасности, – отозвался Михаэль. – Лезь давай».
Опустившись на его уровень, Илай все же задержался и всмотрелся в стену. Подковы вошли в паз и надежно зацепили нечто, что могло быть копьями или толстыми стрелами. Устройство сильно смахивало на ловушку из тех, какими, со слов охраны, изобиловали хранилища Павлины Павловны. Илай перевел дух и продолжил спускаться. Оставалось лишь молиться всем серафимам, что Михаэль и правда знал, что делает.
Михаэль останавливался еще три раза, и каждый оставлял в стене по три подковы. Вот и вышла дюжина. Постепенно в каменной кишке становилось все холоднее, изо рта начал вырываться пар.
Спустившись в самый низ, они оказались в промозглом, почти что ледяном подземелье – камни стен здесь больше напоминали булыжники из древнего дольмена, все поросло инеем, а редкие факелы были так густо укутаны омертвевшей паутиной, что больше напоминали коконы насекомых. К счастью, геммам факелы были