Она упала на стул и закрыла лицо ладонями.
«Вот, значит, как? Все хорошие, а я одна плохая? Мешаю им жить как хочется!»
Взяла чашку, отпила. Кипяток успел остыть, вода была еле теплая. Желудок жалобно заурчал, и Норма с досадой выплеснула остатки в горшок с живучей ядовитой растительностью. Лучше б еды набрали, как и всегда до этого.
Так, на чем она остановилась? «…министр мореходства, Его…» Скудство, как правильно – Светлость или Сиятельство? Совсем из головы вылетело. Кажется, все же Сиятельство. Итак, «министр мореходства, Его Сиятельство граф Буль…»
Часы с ходиками прохрипели дважды и снова мерно затикали.
Норма всхлипнула и уронила голову на сцепленные руки. Да она уже из ума выжила. Из горла вырвался смешок. Ну разве не глупость? Наутро их ждет нечто ужасное, как минимум их разжалуют к барстучьей матери, как максимум – четвертуют за измену. Но при этом Илай проводит время со своей любезной Катериной, Диана и Лес уже вовсю сопят в своих постелях, а она… пишет эту чушь!
– Все спи – а я одна не спи, – шмыгнула носом Норма. Взяла открытую бутылку, снова с подозрением глянула на от руки намалеванную этикетку. Осел издевательски щерил зубы.
Она плеснула немного в опустевшую чашку.
– Тоже мне важность, – буркнула она и отпила. – Рапорт. Какой от него сейчас прок?
Вино оказалось неожиданно сладким, точно ягодный сок. Норма не заметила, как чашка стала вновь пустой. Тогда она налила немного еще. Если оно как сок, то вреда же не будет?
После третьей чашечки ей стало гораздо теплее, и даже когда шаль сползла с плеч и Норма осталась в штанах и некогда белой форменной блузе, она этого не заметила. Откинувшись на спинку стула, ранее принадлежавшего семье полицмейстера, Норма прикрыла здоровый глаз – зашибленный все равно уже не открывался.
– Неужели я одна, кто не может просто наплевать на все? Просто жить и радоваться. Вот почему, а?
После четвертой пришла неожиданная мысль: ну, четвертуют их, и что? При их-то службе, со всеми этими интригами и бесконечными противоречиями, однажды этим бы все кончилось. Лучше раньше, чем позже. Меньше мучиться.
Норма потянулась и налила себе еще согревающего ягодного сока.
– Кто тут граф Буль-Буль? – философски вопросила она тишину сыскного управления. И сама же ответила: – Я граф Буль-Буль, – и выпила чашку залпом.
Боль в растянутой спине куда-то подевалась, будто жар растопил ее и выгнал из тела через кожу. Илай поводил лопатками. Чистая одежда, что ему оставили, села непривычно – слишком узкие панталоны из диковинно блестящей пурпурной ткани, слишком тонкие чулки, слишком пышная блуза с завязками на груди. В таком наряде он вылитый дворянин, только кругом не величественные дворцы и фонтаны Вотры, а заснеженный лес. Своей униформы он нигде не обнаружил, но очень надеялся, что ему ее вернут – все ж таки имущество казенное, Илай за него головой отвечает!
Он потрусил обратно к охотничьей домине, надеясь, что Катерина не успела его потерять. Если она, конечно, вообще заметила его отсутствие – эта мысль почему-то особенно резанула.
Ворвавшись в жарко натопленные комнаты, он с непривычки заметался, но вскоре нашел Рину. Она сидела на цветастом диванчике и пристально, даже сурово рассматривала себя в ручное серебряное зеркальце. Илай тоже залюбовался.
В отличие от его сестер, Катерина вряд ли когда-либо занималась атлетикой. Плечи у нее были узкими, руки тонкими, но не истощенными, а какими-то воздушными, будто не имели веса и девушка могла вспорхнуть к бревенчатому потолку горлицей. Волосы она не собирала, и они золотистой волной ниспадали до талии, завиваясь на концах. Тонкие брови, нос и губы – ее черты будто нарисовали остро заточенным карандашом, а потом сгладили резкие линии пальцем, нежно тушуя. Катерина, хмурясь, щупала себе лоб ладонью. Не простыла ли?
Он было сделал шаг к ней, но снова застыл, когда она отложила зеркальце и посмотрела прямо на него. Издали ее радужки казались почти белыми, отчего зрачки смотрели особенно пронизывающе. Что же это за пробужденные глаза такие? И что они видят?
– Хорошо, что унесли мою одежду, – поделилась она и указала на себя. Только теперь Илай заметил, что на ней больше не серо-голубое платье, а розовое, с какими-то оборками и ярким пояском. – Оно все провоняло маскировочными духами Адель, – пояснила Рина ровным тоном с акцентом. – Они просто отвратительны, эти ее алхимические составы. Да и человек она паршивый.
Илай в недоумении почесал мокрую после мытья голову. При Михаэле и других геммах Рина не выказывала таких… сильных эмоций. Он даже успел подумать, что сдержанность в ее характере. Или дело в воспитании? В любом случае больше его интересовало совсем другое. Кашлянув в кулак, он спросил:
– Катерина Андреевна…
– Можешь называть меня Риной, Илай.
– Хорошо, – покладисто согласился он. – Рина. Скажите, Рина, почему вы…
– Ты. Говори мне «ты».
Илай совсем растерялся. Но отступать было поздно.
– Скажи, Рина, почему ты говоришь, что я тебя забыл? Что такого произошло в прошлом? У тебя глаза гемма, ты – как я. Мы когда-нибудь учились вместе? Если да, то почему никто из наших тебя не помнит?
Рина потупилась, несколько светлых прядей упали ей на щеку. Пальцами она барабанила по обивке диванчика, будто подбирая слова.
– Мы познакомились, когда твои глаза еще не были такими.
– Я не понимаю.
Когда, когда это было? Когда такое вообще могло быть? В висках застучало.
Рина продолжила, все так же изучая носы своих туфель:
– Мой отец забрал тебя из жизни, где тебя не ждало ничего хорошего.
Илай хватал ртом воздух, которого будто стало слишком мало в этой просторной комнате. Рина принялась наматывать прядь на палец, туго затягивая петлю.
Она все еще прятала глаза.
– Почему ты не смотришь на меня? – выдавил Илай, хотя этот вопрос был вопиющей дерзостью. Он просто не мог не спросить.
– Привычка. Людям не нравится, когда я долго на них смотрю, а разговор нам предстоит не из легких. Знаешь, – она все же подняла лицо, – я могла бы попытаться все рассказать, но лучше ты сам.
Сказав это, она неловко выпутала палец из волос и двумя ладонями похлопала себя по коленям.
«Что… что может значить этот жест? – туго соображал Илай, не сводя взгляда с ее рук. – Я что, должен сесть к ней на колени?!»
Поняв, что ничего от него не добьется, она встала и подошла ближе. Только теперь он увидел, что она выше его – взгляд уперся в упрямо поджатые бледно-персиковые губы Рины. Илай заставил себя поднять его и увидел ее глаза. Вблизи они уже не казались белесыми, в них точно танцевал свет, как по зеркальному фацету, как по грани хрусталя; блики розового, светло-зеленого и голубого смешивались, но ни один не являл себя в полной мере. Только спустя минуту он понял, что она не моргает. Да и он тоже.
– Кто ты? – еле вышептал Илай.
Вместо ответа она обхватила его руку прохладными пальцами и повела к диванчику. Там усадила рядом с собой, а затем обхватила ладонями его лицо и… бережно уложила голову Илая к себе на колени. Он и сам не понимал, почему повинуется так безропотно, хотя нутро выкручивалось и велело бежать, а кровь в голове шумела, причиняя боль.
– Как бы это ни было трудно для меня, – вполголоса проговорила она, – но я попытаюсь пройти этот путь вместе с тобой. Закрой глаза, – и Рина сама накрыла его глаза рукой. – Смотри.
И Илай провалился в бездну.
Он сидит на полу. Вокруг – темные бревенчатые стены, отчего-то высокие, хотя комнату большой не назвать. Или это и есть весь дом? Пахнет водорослями и рыбой, дегтем и каким-то вареным овощем. В пальцах костяной крючок. Тот ловко, совсем без участия мысли снует между каких-то толстых нитей, подхватывая их, вытягивая, выкручивая и снова продевая. Петля за петлей, узелок за узелком. Он знает, что занят важным делом. Ему это дело поручили.
– Емельян, – раздается звучный голос.
Он поднимает голову. Над ним нависает высокий и плечистый мужик