Пимен вновь заговорил:
– К моему глубокому сожалению, мои возможности сильно ограничены. Я не торгую пустыми грамотами прощения и изгнания, не провожу служб с хором, не слышу серафимова гласа. Я простой служитель, несущий их волю, известную мне и противную демонам. И помочь избавиться от их скверны я могу единственным доступным мне способом.
– Что же это за способ? – тихо спросила Норма, до боли затягивая ленту на указательном пальце.
– Молодые люди, столкнувшиеся с искушением, чтобы не нести на себе ни стыда, ни презрения, венчались пред ликами серафимов. Таким образом очищаясь перед их глазами, глазами людей и собственными.
Лента сорвалась с пальца и повисла. Норма нахмурилась. Что она только что услышала? Кажется, она забыла слова родного языка, их смысл ускользал от нее.
– Вы предлагаете обвенчать нас с Нормой? – уточнил Октав.
Пимен опустил веки.
– Если на то будет ваша воля, это все, что в моих силах.
– Я согласен, – таким же ровным голосом отозвался Октав.
– Нет! – почти одновременно с ним воскликнула Норма. Осознание обрушилось на нее ушатом ледяной воды. – Я против! Должен быть другой способ.
– Я им не располагаю, – развел руками епископ. – Я не рыцарь-монах былых времен и не глиптик. Мне жаль.
Норма открывала и закрывала рот, не находя, что сказать. Алевтина вдруг пришла в восторг:
– Это же настоящее тайное венчание! Я читала такую книгу, это было чудесно, я так плакала в конце!
Октав держался спокойно до безобразия, и Норма решила выплеснуть свое негодование на него.
– Своей самонадеянностью ты лишаешь меня выбора. Это же на всю жизнь!
– А ты за кого-то замуж собиралась? – парировал он. – Может, за того Сапфира, с которым танцевала на Воротах?
«Это он о Габриэле?!»
Она тут же вспомнила ощущение уязвимости, которое преследовало ее в присутствии Сияющего рыцаря и веселые подначки Леса. Норму передернуло.
– Да ни за что!
Октав вздохнул и потер веки.
– Учитывая сложившиеся обстоятельства и твою стойкую неприязнь ко мне, – медленно произнес он, – предлагаю рассматривать это как исключительно духовный союз ради общего блага.
Пимен покивал:
– Такое тоже возможно и будет иметь полную силу в борьбе со скверной. В писаниях благовестников описываются случаи, когда…
– Как же вы не понимаете! – вскричала Норма.
Нестерпимая обида охватила все ее существо. Она подобрала свой плащ и выскочила из дома епископа. Бездумно побродив вокруг полуразрушенной церквушки, она замерзла и вернулась в барак, где они ночевали. Девушка с младенцем куда-то пропала, а побитая спала крепко, изредка вскидывая руки, точно ей снился кошмар. Сгорбившись, Норма угрюмо наблюдала за ней сквозь темноту.
Разве планировала она выйти замуж? Стать кому-то парой до самой смерти? Завести свой дом, застелить полы коврами, а комоды – салфетками, как супруга Петра Архипыча, родить детей? Нет, ничего такого даже не приходило ей в голову. Норма не читала книг, какие любила Алевтина, чтобы мечтать о романтике, об отношениях мужчин и женщин больше знала по криминальной статистике, а единственным мимолетным примером на ее памяти стала Эвелина, связавшая свою жизнь с городничим. Но как служит Эвелина и как Норма? Госпожа интендант не покидает столицу, служит в Имперской ассамблее, что напротив дворца. Пишет важные бумаги, изредка ездит в монастырь, ведает распределением геммов. Посещает салоны и дни рождения. Норма же вынуждена по первому приказу бросаться в пучину непредсказуемых событий, в бой, один из которых непременно станет последним. Так возможно ли для нее обычное мирское счастье? Вряд ли.
Девица на дальней койке всхлипнула, повернулась на другой бок и затихла.
Взгляд Нормы опустился на соседнюю койку. Там, на тощем тюфяке, лежали золотой хронограф Октава и его монокль.
– Посмотри, – шепнула она, заслышав скрип двери и его приближающиеся шаги. – Это, видно, Лес оставил. А сам пошел на сеновал спать.
Турмалин присел напротив нее. Взял монокль и рассеянно повертел в пальцах.
– Ты говорил, его у тебя забрали, – кивнула Норма на стеклянный кругляш в серебряной оправе.
– Так и было, – бесцветно отозвался Октав, избегая смотреть ей в глаза. – Да, меня разжаловали, лишили возможности потрясать инквизиторской фибулой. Я действительно бросил монокль на стол и не рассчитывал, что смогу вновь пользоваться им. Константин вернул его мне перед отъездом сюда. Сказал: «Как ты можешь позволить себе оставаться безоружным и рисковать соратниками»… – Он сжал пальцы на оправе. – Но даже с ним слишком медленно! Будь у меня лишнее мгновение, если бы я только успел вытащить монокль в том тоннеле… нас бы не взяли в плен.
Октав глубоко сожалел – его свечение говорило об этом. А каждое слово было чистой правдой. Норма попыталась вспомнить, чтобы он хоть раз попытался обмануть ее, ввести в заблуждение, – и не смогла. Каким бы он ни был порой грубияном, а более надежного парня она не встречала.
Поджав губы, Норма протянула ему ладонь:
– Давай… будем союзниками? Перед серафимами, против зла. Сейчас и… потом тоже.
Он поднял на нее лиловый взгляд. Насупленный, несчастный, глубоко в себе разочарованный.
– Я согласна, – пояснила Норма, закатив глаза. – Но мы будем об этом молчать.
Октав, не говоря ни слова, пожал ее руку, но в его сияние просочились оттенки летнего заката. Норма не могла их истолковать, однако сочла добрым знаком.
– Серафимы, я так счастлива! – ворвалась в барак взбудораженная Алевтина Кондратьевна. – Ну точно как в романе!
Она явно подслушивала и теперь не могла сдерживаться.
– А могу я побыть свидетельницей на венчании? – тараторила она. – Ой, у меня где-то косыночка была с кружевами, сейчас тебе повяжем…
Следом за ней зашел Пимен. Он, в противовес бурным чувствам коронера, сохранял невозмутимость, граничащую с обреченностью.
– Разумеется, без свидетеля венчание невозможно.
– Ой! – вдруг округлила глаза Алевтина и всплеснула руками. – А я-то…
– Заткнитесь уже! – рявкнула девица с дальней койки и накрыла голову комковатой подушкой.
Алевтина продолжила громким шепотом:
– А мне-то что делать? Меня демон тоже касался. И я его очень даже потрогала. В исследовательских целях, конечно же, – добавила она серьезно.
Пимен слегка улыбнулся и положил ей руку на макушку:
– Вижу, твои намерения чистые, а разум ясный. Пусть они остаются такими, пока не встретишь своего человека. Это может случиться очень скоро.
– Или я встречу деменцию в «Доме радости», – легкомысленно захихикала коронер. – Я уже старая дева, даже родные ни на что не надеются. Мне не страшно, Ваше Преосвященство.
Епископ покачал головой, но больше ничего ей не сказал. Только велел прийти в храм через полчаса.
Октав куда-то ушел, а Алевтина принялась суетиться у саквояжа с вещами в поисках той самой «косыночки», приговаривая, как все это романтично, как волнительно. Особенно тайна, окружающая это событие. А Норма наблюдала за ней, прокручивая в голове одну-единственную мысль: «На что же я подписалась?»
* * *
Они переплели пальцы, стоя перед алтарем. Ладони потели у обоих, но размыкать руки было нельзя. Не тогда, когда Алевтина держала над их головами простые медные обручи, украшенные бирюзой и перламутром, а Пимен ходил кругами и читал священные обрядовые слова. Норма закрыла глаза и рвано выдохнула. Сердце билось, как пламя многочисленных свечей на задувавшем в церковь сквозняке. На Турмалина она боялась смотреть.
Кажется, он говорил, что припомнит ей шантаж его мирским именем. В тот день его нянюшка еще назвала Норму его невестой.
«Угадала твоя нянюшка, Карлуша», – мысленно хмыкнула она, но тут почувствовала ободряющее пожатие и покосилась на Октава.
Тот слегка улыбался.
* * *
Нос что-то кололо и щекотало. Сморщившись, Лес чихнул во всю мощь своих легких. Щекотка повторилась. Он отмахнулся и попытался перевернуться, но тут его несильно пнули в голень.
– Просыпайся.
Лес резко сел в сене и распахнул глаза. Он проделал это так быстро, что успел заметить, как Октав выкидывает соломинку. Яшма хотел было шутливо отругать его за такую диверсию, но вдруг