Мы проходим парк и так и шарахаемся по городу до поздней ночи, болтая обо всякой ерунде. Помните, я сказала раньше – харизму стоит запретить, потому что это мощное и опасное оружие, когда находится в руках подобных Сантино Рамосу? Так вот, в тот вечер я опрометчиво позволила ему открыть рот, а он не мешкая этим воспользовался.
Впервые я посмотрела на него, будто с чистого листа. Не теми мнениями и образами, которые с первого дня укоренила во мне касательно него Кэти и все его прочие поступки, а исключительно своим восприятием. Таким, какой он сейчас. Не исключая, конечно, и того, каким он также бывает в другое время, которое я наблюдала.
Получился не такой уж плохой «портрет».
Когда время начало близиться к полуночи, я достала телефон и заметила, что помимо прочих, у меня пять пропущенных от мамы. Проклятье! Из-за беззвучки я их не услышала. Как и 36 пропущенных от Кэти и 42 пропущенных от Тэда. Даже есть шесть пропущенных от Бреда – подозреваю, его попросил позвонить один из тех двух.
Я чертыхаюсь.
– Проблемы? – спрашивает Рамос, заметив, что я гляжу в телефон.
– Да, мама звонила. Блин, я не говорила ей, что буду поздно. Еще и не ответила! Думаю, мне теперь точно пора домой.
Рамос не предлагает меня проводить – точнее, не оглашает это предложение вслух, но мы оба понимаем, что так он и сделает. Потому я не удивляюсь и не задаю лишних вопросов, когда он следует за мной.
– А твой папа не парится, где ты? – Хоть Сантино и ведет очень такой себе образ жизни, вряд ли его отцу безразлично то, где в полночь шарахается его сын.
– Пока не позвонят копы, нет.
Я смеюсь. Мне кажется, я уже слишком расслабилась и пора бы подсобраться, но ничего не могу поделать.
Чем дальше мы от центра и ближе к моему району, тем меньше людей и каких-то проблесков благополучия. Когда до дома остается рукой подать, мы вообще оказываемся единственными на слабо освещенной улице. Добрая часть фонарей вообще не горит. Наверное, перегорели еще лет сто назад, но никто не собирается заменять лампочки.
Сантино мягко меня останавливает и поворачивает к себе. Я смотрю на него, склонив голову, и мы оба понимаем, что за этим последует. Более того, понимаем, что хотим этого. Оба.
Потому когда Рамос притягивает меня к себе, я не противлюсь, а напротив, сама прижимаюсь к его груди. Его рука замирает чуть ниже моей талии, но не опускается еще ниже, соблюдая границы дозволенного.
И когда я уже чувствую его мятное дыхание, смешанное с горечью табака, мне вдруг в голову лезет непрошеная мысль, что Сантино наверняка уже переобжимался (и не только) с кучей девчонок. С его-то беспутным образом жизни.
Желая его впечатлить, решаю повторить хитреный поцелуй из вульгарного фильма, который не так давно смотрела. Но в попытке это провернуть слишком нервничаю (или слишком стараюсь) и в итоге сначала стукаюсь зубами о его зубы, а после, лихорадочно поднимая голову, ударяюсь об его орлиный нос.
Отстраняюсь я красная как рак, а Рамос заливисто смеется, откинув голову назад. Надо признать, у харизматичных людей почему-то чертовски заразительный смех – потому через мгновение мы уже вместе гогочем как ненормальные над моей идиотской попыткой и нашим неудачным (да что там – провальным) первым поцелуем.
В этом весь Сантино – мне потребуется не так много времени, чтобы вскоре это понять, – он никогда не заставит меня чувствовать себя глупо. В крайнем случае уж обратит ситуацию на себя, но меня вытащит из нелепого положения, не дав мне почвы ночью прокручивать идиотский момент раз за разом.
– Я хотела тебя впечатлить, – пытаюсь напустить на себя негодующий вид, но не выходит.
– О, у тебя это получилось, – вновь заходится он в смехе, – такого поцелуя у меня еще точно не было.
Но к моему искреннему сожалению, повторно поцеловать он меня все же не пытается. Да, наверное, и смысла нет – мы так хохочем, но вряд ли получится вернуть должный романтический настрой. Потому он просто доводит меня до дома, где я еще раз благодарю его за офигенный вечер, а он в ответ говорит, что, может, тогда я и номер ему свой дам?
Конечно, для верности я немного выеживаюсь, но в итоге диктую нужные цифры. Мы прощаемся еще раз, словно эта небольшая пикировка стерла прошлое прощание, после чего я буквально залетаю на крыльях домой.
Но мои крылья быстро обрубает мама.
Вначале она просто обеспокоенно спрашивает, где я была, и пытается убедиться, все ли со мной нормально. Но когда вопрос моего благополучия и сохранности закрывается, а мама чует разящий от меня аромат алкоголя, ее тон мгновенно становится строгим.
Словно на допросе, она спрашивает, с кем я была, где была, почему пила и почему не выполнила главное правило: всегда отвечать, когда она мне звонит. А также предупреждать, если собираюсь задержаться до ночи.
Я лишь повинно мямлю что-то типа того, что так само все получилось и что я не пила, это всего лишь сидр, и что я просто гуляла (про концерт решаю не говорить, иначе придется объяснять, каким манером я туда попала, и вновь получать наказания).
Благо ни Кэти, ни Тэд, видимо, не приходили домой в моих поисках или за объяснениями, потому что мама не спрашивает, с кем я гуляла. Очевидно, решает, что с кем-то из них двоих или вообще все вместе.
Это многое упрощает. Она еще немного злится, но в итоге отпускает меня в комнату без лишних наказаний. Я тут же падаю на кровать, с Кэти и Тэдом решив объясниться завтра.
3
Однако уже наутро я сильно жалею обо всем, что вчера было (кроме концерта Тейлор Свифт, конечно же). Не понимаю, как могла поцеловать другого парня, будучи с Тэдом. Меня накрывает такая волна вины, что самым удобным для себя я в итоге нахожу оправдание в выпитом сидре. Сантино просто напоил меня, а я опьянела, и он этим воспользовался. Думать об этом с такой точки зрения проще всего – тогда, выходит, и я совсем не виновата перед Тэдом. И вообще это упрощает всю ситуацию.
Я умываюсь, завтракаю (мама сегодня дома, потому что выходной) и после этого набираю первой Кэти, возвратившись в комнату.
Первое, что я слышу:
– Что, черт возьми, это такое?!
А уж потом она дает