— А и расскажи, отец. О других послушаю, от своего отвлекусь… давненько ты им служишь-то?
— Да почитай, лет пятьдесят. Мальчишкой начинал еще, меня в прислугу для боярина Никодима взяли. Подать чего, принести — отнести… так и в люди вышел.
— Ух ты!
— У боярина Никодима два брата было младших, да сестра. Анна. Красивая, глаз не отвести, о ее свадьбе уж сговаривались. А потом боярин женился, — Аким загрустил даже.
— На ком же?
— По джерманской улице проезжал, там рыженькую девку увидел. Красивую — страсть! — Аким на себе показал, и парень признал, что да. Страсть! Как она еще ходила-то с такими формами? — Мы все за боярина порадовались, да только сглазили семье, верно. Года не прошло, как от горячки боярышня Анна померла.
— Заболела?
— Руку наколола о что-то. Вроде и ранка крохотная была, а к вечеру воспалилось, к утру рука, что полено была… запах пошел, горячка началась. Спасти и не сумели. Горе было… боярышню Анну все любили.
— А жена боярская?
— Боярыня Ин… несс… как же звали-то ее? Уж и не припомню. Ириной крестили, это точно.
— Инесса?
— Да, кажись. Она в православие перешла, Ириной Ивановной стала. Да и она золовку любила. Боярышня Анна была, что лучик солнечный. Умерла она… потом через положенный срок боярыня дочь родила. Боярин хотел Анной назвать, но боярыня уперлась, Любавушкой назвали.
— Царица наша?
— Она. Боярыня Ирина ее любила, с рук не спускала.
— Одна она была у родителей?
— Да что ты! Лет через десять боярин Данила родился.
— А что так долго? Не беременела боярыня?
— Как-то не получалось у нее. То болела, то на богомолье ездила. А потом как-то в один год все случилось. Бояричи друг друга убили.
— Ох! Из-за бабы?
— Холопка им одна и та же приглянулась. А она им обоим голову кружила, ходила, задом виляла. Вот старший из бояричей ее с братом и застал. И порешил. А когда брат на него кинулся, значит, и с ним сцепился. Растащить не успели…
— Ох, горе-то какое!
— Боярин Никодим чуть не год убивался по братьям. Очень он их любил, переговоры вел о свадьбах. Хороших невест им приглядел… потом ему легче стало. У боярыни сын родился — боярич Данила. Тут уж хозяин оживел…
— Ну хоть сыну порадовался.
— Недолго радовался-то…. Пяти лет не прошло, помер боярин Никодим. Боярыня Ирина детей воспитала, на ноги поставила, другой раз замуж не выходила, хоть и смотрели на нее. Умерла она быстро, младшему лет шесть или семь, что ли,было? Люди говорили — от тоски.
— Повезло боярину Никодиму. Такая верность…
— Да верность-то…. Понятно. Только вот боярин Данила неженатым умер, наследника не оставил.
— Так может, внебрачный какой есть? Или у боярыни Ирины был кто? — подначил собутыльник.
На столе давно уж четверть водки стояла. Так что Аким и не удержался.
— Как же! Ежели у нее кто и был, так из своих. Что она, что дочь ее, что сын — все с иноземцами якшались, постоянно к ним мотались. Уж к кому там ездили, того не знаю, а только там боярыня и померла, на ночь у кого-то из знакомых осталась, а там гроза разразилась жуткая… боярышня приехала, говорит, мать умерла. А сама еще молоденькая совсем, семнадцати не было. Боярин Раенский им дальним родственником приходился, вот он детей к себе взял. А там и царю боярышню Любаву представил. Так все и сладилось у них.
— И брата она с собой в палаты взяла?
— А то ж! Брата она любила, уж когда боярин Данила подрос, он домой вернулся. А до той поры при сестре жил безотлучно!
Аким рассказывал.
Называл имена, даты… чуть не пятьдесят лет при семье — это много. Слуги столько о хозяевах знают — тем и в голову не придет. Собеседник слушал, подливал…
Наутро Аким проснулся в одной из комнат при трактире, сначала испугался — ограблен. Но деньги все на месте были, хозяину его собеседник уплатил вперед, даже за поправку Акимова здоровья, так что мужчина махнул рукой, да и позабыл этот случай.
Было.
Выпили, поболтали…
Ну так и что же? С кем не бывает? Дело-то житейское…
* * *
Спустя несколько суток на кладбище шестеро людей появились. Пятеро мужиков молодых, с ними кто-то непонятный, невысокий, по уши в плащ закутанный.
Оська-бородач, который уж лет тридцать милостыньку при кладбище просил, да за могилками приглядывал, на них посмотрел, хотел деру дать — остановили. Поймали, за шкирку тряхнули.
— Ой! Пустите, ироды! Что вам от бедного человека надобно?
— Богаче его сделать хотим, — когда в пальцах одного из мужчин гривенник блеснул, Оська мигом про нытье свое забыл.
— Чего надобно, боярин?
— Не боярин я. А надобно мне знать, где бояре Захарьины похоронены?
— Вон там, — Оська пальцем показал, куда идти. — Склеп у них там свой, как и у многих других бояр. Не хотят они в землице лежать, как простой народ. А для часовни собственной, значит, рылом не вышли.*
*- хоронили в те времена по-разному. Могли и в часовне похоронить, под полом, в усыпальнице, могли и в собственном склепе, или просто на кладбище. Зависело от достатка в семье. Прим. авт.
— Хорошо. Иди, не стой тут над душой. И не говори о нас никому.
Оська предложение оценил — только пятки засверкали. И правда — чего стоять? Денег ему дали уже, теперь живьем отпускают. А ведь могли бы и в склеп положить, даром, что не боярин он.
Один из мужчин посмотрел ему вслед с сомнением.
— Может, убить стоило?
Другой только головой качнул.
— Ни к чему. Не бери грех на душу.
Насчет греха — это он, конечно, загнул, да к чему нищего убивать? Вреда он не причинит, а ежели слухи какие и пойдут — пусть их.
Мужчины мигом замок с двери сковырнули, дверь отжали, человеку в плаще внутрь спуститься помогли. В склепе огляделись.
Гробы стоят. Покойники лежат.
Имена на крышках вырублены.
Вот боярин Никодим. Боярышня Анна. Два брата его — Петр да Павел.
А вот и боярыня Ирина.
Человек в плаще жест рукой сделал — мол, крышку открывайте.
Молодые люди поднатужились, да и сковырнули крышку каменную, снимали осторожно, старались не разбить. В гроб не глядели,