Я провела пальцами по ткани. Было странно размышлять о том, что женщина, которая носила их, давно ушла, похоронена в холодной сырой земле. Содрогнувшись, я закрыла дверцу и отступила назад, но мое любопытство еще не было удовлетворено. Открыв один из ящиков комода рядом с гардеробом, я обнаружила в нем нижнее белье и быстро его закрыла. Это слишком личное. Я не могу рыться в нижнем белье умершей женщины, даже если оно может мне рассказать о каких-либо предпочтениях Данте. Я нерешительно шагнула ко второму комоду и открыла верхний ящик. Он был пуст, за исключением двух фотоальбомов. Наверное, ящик когда-то принадлежал Данте, давным-давно в него складывали его носки и трусы. Когда он сменил спальни, то оставил все, даже свой комод.
Проигнорировав свои сомнения, я вытащила оба альбома и отнесла их к кровати. Темно-красное покрывало, лежащее на ней, тоже было под слоем пыли. После бесполезных попыток найти другое место в комнате, я присела на краешек покрывала, положив альбомы себе на колени. Первый альбом был белоснежным с изображением двух переплетенных золотых колец. Я с трепетом открыла его.
На первом снимке были молодой Данте и юная миниатюрная женщина в подвенечном платье. Данте не смотрел в камеру. Все его внимание принадлежало невесте, и от обожания, отчетливо заметного в его глазах, в горле встал ком. На его лице не было ни холодного расчета, ни эмоциональной отстраненности. Возможно, потому что он был еще юн, но у меня сложилось впечатление, что причина была в женщине, стоявшей рядом с ним.
Это была просто фотография, и все же она передавала все, что должна символизировать свадьба: любовь, преданность, счастье.
Я еще не видела фотографий с нашей свадьбы, но знала, чего не найду на них. Я проглотила подступающие слезы и просмотрела другие фотографии, чисто из детского упрямства, надеясь, что на них Данте будет с тем же безразличным видом, с которым он всегда смотрел на меня. Но даже при том, что на более поздних фотографиях выражение его лица стало более осторожным и сдержанным, трудно было не заметить его чувства к жене. Они были женаты в течение почти двенадцати лет, но у них никогда не было детей. Я знала, что его жена Карла боролась с раком в последние три года своей жизни, но меня интересовал вопрос, почему до этого ничего не было. Я никогда не видела ее с ребенком и ничего не слышала о выкидыше. Хотя, конечно, это не мое дело.
Может, я должна считать себя везучей из-за того, что у Данте с Карлой не было детей, иначе еще и они презирали бы меня в этом доме. Мне стала ненавистна эта мысль, и я постаралась выкинуть ее из головы, так как не хотела становиться мелочной или ревновать к умершей женщине. Она не сделала мне ничего плохого, и было ужасно несправедливо, что она умерла так рано.
Я открыла второй альбом. На последних страницах было несколько фотографий, на которых Карла в парике и без бровей. Данте обнимает свою худую, бледную жену, словно защищая ее. Меня затопило волной скорби. Каково это – потерять кого-то, кого ты так любил?
Я любила Антонио как друга, но это даже и близко не было к тому, что было у Данте и Карлы, и если быть до конца честной, я обижалась на Антонио за то, что держал меня в золотой клетке без любви лишь для того, чтобы скрыть, что он гей.
Внезапно дверь распахнулась, и от неожиданности я подскочила. На пороге появился Данте, его лицо не предвещало ничего хорошего. Раньше, чем я смогла пошевелиться, он оказался рядом со мной и вырвал фотоальбом у меня из рук. Бросив его на кровать, Данте повернулся ко мне, его глаза, полные ярости, прожигали меня насквозь.
– Что ты здесь делаешь? – Он схватил меня за руку и дёрнул вверх, прижав к себе так близко, что наши губы почти соприкоснулись. – Эта комната тебя не касается.
Я стала вырываться из его хватки.
– Данте, ты делаешь мне больно.
Он отпустил меня, сменив свой гнев на холодное неодобрение.
– Ты не должна была сюда заходить. – Его глаза уставились на альбом, лежавший на кровати и открытый на странице с фотографией больной жены. Он сделал шаг назад, последние признаки злости исчезли и сменились пугающим спокойствием. – Уйди.
Дважды просить меня не пришлось. Я со всех ног ринулась в коридор, испугавшись всплеска эмоций Данте, но, по правде говоря, ещё больше я боялась странного спокойствия, которое в конце появилось на его лице. Данте вышел из комнаты и закрыл дверь. Он снова не смотрел на меня. Я наблюдала, как он, повернувшись ко мне спиной, прошел по коридору и направился вниз по лестнице. Закрыв глаза, я обхватила себя руками. Я не любила бросать на полпути. Я была упряма, слишком упряма, как всегда отмечала моя мать, но сейчас серьезно задумалась о том, что из нашего союза с Данте ничего не выйдет. У меня больше не было сил выносить этот брак.
* * *
За ужином мы почти не разговаривали, разве только о текущих событиях, что было последним, о чем я вообще думала. Данте не упоминал о случившемся, и я уж точно не собиралась начинать. После того, как Зита убрала наши тарелки, бросая чересчур любопытные взгляды в направлении меня, Данте встал.
– У меня много работы.
Ну конечно. Я молча кивнула и отправилась в библиотеку. «Если все будет продолжаться так, как сейчас, я очень скоро заговорю по-русски», – подумала я с горечью, когда взяла учебник. Я не могла сосредоточиться. Буквы плыли у меня перед глазами, и в конце концов я сдалась, вышла из комнаты и бросила взгляд в сторону кабинета Данте. Из-под двери не пробивался свет. Возможно, он