Корнев отдельно рассматривает гипотезы о возможном взаимодействии Спартака с Серторием и Перперной и/или с Митридатом. Корнев приходит к выводу, что с Серторием скорее всего ничего не было – он был убит ещё в 73, задолго до похода Спартака на север, «Спартак мог спешить в Испанию «к Серторию» только для того, чтобы возложить цветы на его могилку». Вот с Перперной, представлявшим более умеренным оппозиционеров-марианцев, Спартак действительно мог, по мнению Корнева пытаться соединиться – но не вышло. Что касается контактов с Митридатом – и по событиям не похоже, и свидетельств нет («что касается популярной у поп-историков связки «Спартак-Митридат», то она относится целиком к области фантазий»). В целом Корнев считает, что как раз в 72 году марианцы-оппозиционеры переходят от войны с правительством к патриотической позиции и компромиссу с сенатом, военные советники Митридата — римляне «сливают» войну с Лукуллом, Перперна и его подчиненные почти что сдают дела Помпею, а Спартака, которому сначала помогли, они просто бросают, возможно даже, их отряды (тот самый «легион римлян», составивший ядро его армии в 73, ветераны Лепида) уходят из его армии, ослабляя ее перед решительным сражением с Крассом и предопределяя поражение.
Но и на этой гипотезе Корнев, в общем, не настаивает категорически. Он считает гораздо более важными для реконструкции сути дела другие обстоятельства – то, что Спартак и все отделявшиеся-присоединявшиеся части его армии (Корнев не считает силы Крикса, Ганника и Каста отдельной самостоятельной армией) практически все время действовали в Южной Италии, их силы были собраны именно там, там они получали бо́льшую поддержку, надолго занимали значительные области – части Лукании, Бруттий с базовой для Спартака областью Фурий, которые он сделал своей «столицей, где зимовал, собирал и тренировал армию, собирал продовольствие, и которую даже по версии Корнева удерживал и во время блокады Красса (Корнев проводит «линию Красса» восточнее Фурий). При этом областью, куда Спартак стремился, и в начале восстания, и в самом его конце, была Кампания.
Далее Корнев излагает гипотезу, сводящую воедино все его построения: за восстанием Спартака стояли «греческие старички», эллинская по культуре и происхождению и пифагорейская по политическим традициям и организации элита городов Южной Италии. Восстание Спартака по Корневу — последняя попытка эллинистических элит Великой Греции, бруттийских Фурий, кампанского Неаполя и пр., создать в Великой Греции единое западно-эллинистическое, неримское государство, отдельное от Рима. До этого там были эллинистические державы Дионисия, Агафокла, Пирра, но эллинская единая «империя» Запада не удержалась, и местные элиты сделали ставку на Рим. Но во время римских гражданских войн они окончательно разочаровались в примитивном и грабительском римском «проекте» и увидели в восстании Спартака шанс от него отделиться.
«Получается, что Спартаку не нужно было далеко ходить в поисках контактов с глобальной эллинистической элитой. Она сидела в двух шагах от места, где началось его восстание, прямо рядом с Везувием. И в трех шагах от места, где он потерпел финальное поражение. Те элитные группировки, которые последовательно сменяли друг друга в роли его «кураторов», могли размещаться в одном городе, и более того, физически могли представлять собой одну и ту же группу лиц. Начало восстанию положили региональные интересы неаполитанской и капуанской элит. Затем те же самые люди (или их более влиятельные компаньоны), вдохновленные успехами Спартака, стали помогать ему уже в качестве союзников марианской оппозиции, направили его на помощь Перперне, усилив его армию осевшими в Италии соратниками Лепида. А потом, убедившись в феноменальных талантах и удачливости Спартака, они повысили ставки и попытались отделить Великую Грецию от гибнущей (по их мнению) Римской державы. Вероятно, совсем не случайно Спартак в последние месяцы своей борьбы потратил столько усилий на прорыв к Капуе и Неаполю. Если бы ему удалось разгромить Красса и встать между Неаполем и Римом, то, возможно, это знаменовало бы собой начало принципиально нового этапа борьбы, с выходом на сцену политических тяжеловесов» — завершает Корнев свою реконструкцию.
Тут я могу только развести руками – очень интересно, конечно, у меня от этой версии прямо дух захватывает, честно. Но. Что это за могучая тайная сила такая, претендующая на пол-Италии, которая показывает себя за 200 лет со времён, ну хорошо, Ганнибала, когда Капуя реально попыталась именно так встать во главе южной Италии и отделиться на 2 года, 73-71, и опять исчезает, уже навсегда? Почему она больше в римской истории, вообще в истории, не проявляется? Корнев, как видите, находит даже несколько (!) каких-то анонимных «элитных группировок» в Неаполе, которые передавали Спартака из рук в руки, сговаривались с Перперной, собирали людей, организовывали восстание – но только косвенно, и только по действиям всё той же управляемой ими армии Спартака.
Мне кажется, этого мало. Я, вы помните, сам предполагаю, что Капуя (действуя во главе городов Кампании) вырастила Рим в 4 веке до н.э. как младшего партнера, что элита Капуи перед Второй Пунической имела сильные позиции в Риме и капуанские правящие группы были тесно связаны с римскими[12], что римские Аппии Клавдии – как бы не младшая ветвь могучих капуанских Калавиев, сдавших Капую Ганнибалу. Но та элита Капуи была просто-напросто уничтожена Римом, весь сенат перебит после сдачи города в 211! Всё, капуанской элиты с тех пор нет, его сельская территория – римское «поле», в «наше» время там римская колония. Та же история, известная даже археологически – с Помпеями, где во время восстания Спартака правили уже ветераны из выведенной Суллой римской колонии, и с другими городам Кампании. Ну хорошо, кроме Неаполя, не пострадавшего и оставшегося греческим, но тогдашний Неаполь – не могущественный мегаполис, а средний по размеру почти что курортный городок. Фурии – тоже, извините, не мегаполис. Местные элиты, конечно, остались и могли иметь очень старые корни, традиции, тайны и связи, но они уже не располагали ресурсами для поддержания подпольной геополитики. Большим эллинистическим городом Великой Греции оставался Тарент, тоже, правда, хорошо «причесанный» после взятия и разграбления Фабием в 209, но вот восстание Спартака ну совершенно его не затронуло даже косвенно и никакие связи спартаковцев с ним не известны.
Не называет Корнев никаких имён, потому что их, ну, просто нет. Единственный потенциальный кандидат в корневские «старички», которого я могу назвать – кампанец Гутта, один из трех военачальников армии