На полный желудок захотелось подремать. Не знаю почему, но в темнице мне постоянно хотелось спать — возможно, не прошли ещё последствия отравления или заклятия, а может, сказывался недостаток кислорода в помещении.
Однако вздремнуть не получилось — только я устроился поудобнее на лавке, как началась пересменка у охранников. В целом меня это мало волновало, и я даже не повернулся посмотреть, кто заступил на пост. А зря не повернулся — только я начал засыпать, как мне по затылку ударило что-то тяжёлое и твёрдое. И тут же раздался неприятный визгливый смех.
— Ты совсем страх потерял? — прикрикнул я на тюремщика, вставая с лавки.
— А что ты мне сделаешь? — ответил вопросом на вопрос долговязый наглец с изрытым оспинами лицом и кривыми зубами.
— Что сделаю? Как только освобожусь, вспорю тебе живот и набью его гнилым луком! — пообещал я по уже отработанной схеме.
— А с чего ты решил, что ты освободишься? — сказал тюремщик и снова неприятно заржал.
Похоже, с этим не получилось. Или смелый, или тупой, или наоборот слишком умный. Понимает, что последнее, чем я буду заниматься в случае освобождения — это искать придурков, бросавших в меня гнилые овощи.
— Вот когда будешь свои потроха в руках держать, тогда вспомнишь этот разговор! — пригрозил я и направился к ближайшей лавке, чтобы прикрыться ею.
А ведь так хорошо всё начиналось: разговор с Ясной, вкусный обед, и вот ведь надо было именно этому рябому упырю заступить сегодня на дежурство. Я поднял лавку, прикрылся и, надеясь, что тюремщику быстро надоест такое развлечение, принялся считать броски.
Первый, второй… Третьего не последовало. Вместо него до меня донёсся незнакомый голос:
— Воропа́й! А ты чего здесь делаешь?
— Как чего? — полным удивления голосом ответил тюремщик. — Службу несу.
— А почему здесь?
— Куда поставили, там и несу. А ты чего припёрся?
В поле моего зрения появился мужчина лет тридцати — среднего роста, крепкий, тоже одетый в форму охранника. Он взглянул на меня, покачал головой и с тоской произнёс:
— Перепутал я. Мне, наверное, в ночь выходить. Не понял я десятника.
Пришедший ещё раз вздохнул, а его долговязый коллега вдруг обрадовался и сказал:
— Слушай, Могу́та, раз уж ты пришёл, посиди здесь немного, а? Я тебя тоже как-нибудь выручу
— А ты куда собрался? — спросил Могу́та.
— Да сбегаю быстро к Роса́нке — поварихе. Мы с ней поругались вчера. Я мёду хмельного напился, наговорил ей лишнего. Посиди, а? Я быстро. Или не быстро, если Роса́нка меня приголубит.
Сказав это, долговязый залился своим неприятным смехом.
— Да кто тебя приголубит такого страшного? — не удержался я от едкого замечания.
Воропа́й со злостью посмотрел на меня, схватил из корзины гнилую брюкву и швырнул в мою сторону. Не попал.
— Давай уже быстрее иди тогда, коль собрался! — прикрикнул на него Могу́та.
— Иду, — сказал долговязый. — А ты пока можешь повеселиться. Вон ещё полкорзины гнилья есть.
Сказав это, герой-любовник умчался к поварихе, а его временный сменщик подошёл к решётке и оглядел меня с головы до ног.
— Чего смотришь? — сказал я. — Даже и не думай в меня что-либо бросать!
— Да я и не собирался, — спокойно ответил Могу́та.
Я пригляделся к нему: не сказать чтобы он меня боялся, похоже, просто не хотел ничего в меня бросать. Видимо, нормальный человек. Да и лицо не глупое с виду.
— Хочешь заработать? — спросил я без долгих вступлений.
— Заработать все хотят, — ответил охранник, и мне его ответ понравился.
— Если ты меня отпустишь или поможешь как-нибудь отсюда сбежать, я отдам тебе княжий перстень и браслет, а потом ещё много денег дам. Я обещаю.
— Мне не нужен твой перстень.
— Я понимаю, что моя жизнь стоит намного дороже, но сейчас у меня есть только перстень и браслет.
— Твоя жизнь стоит три печати, — неожиданно заявил Могу́та.
Мне, конечно, стало обидно, что мою жизнь оценили так дёшево, но меня это утраивало.
— Тогда бери перстень, — сказал я. — Он дороже трёх печатей.
— Мне не нужен перстень.
— Браслет бери. Он тоже дорогой.
— И браслет не нужен.
Сказав это, Могу́та отошёл и сел на лавку в глубине коридора, и как я ни пытался его подозвать, больше он ко мне не подошёл. А минут через двадцать вернулся Воропа́й. Хмурый и дёрганый.
— А ты чего так быстро? — снова поддел я наглого тюремщика. — Не приголубили?
Воропа́й подошёл прямо к решётке, бросил на меня ненавидящий взгляд и прошипел:
— Ты у меня до утра будешь лавкой прикрываться!
А потом произошло то, чего я никак не ожидал — к долговязому тюремщику подошёл его коллега и резким движением вонзил ему нож в правый бок. Воропай даже вскрикнуть не успел, лишь открыл рот, выпучил глаза и посмотрел на меня с невероятной обидой. Почему на меня, а не на того, кто пырнул его ножом, я не понял.
Могута тем временем на всякий случай зажал раненому ладонью рот, чтобы тот не закричал. После чего уложил его на пол, добавил ещё два удара, чтобы наверняка, после чего сорвал у Воропая с пояса связку ключей, открыл замок и отпер камеру.
Вот это поворот. Я даже растерялся.
— Ты свободен, княжич, — спокойно произнёс Могута.
— Благодарю тебя, — сказал я, снял перстень и браслет и протянул их своему спасителю.
— Мне это не нужно, — заявил тот.
— Но я хочу тебя отблагодарить. Как я уже сказал, моя жизнь стоит намного дороже, но это всё, что у меня сейчас есть.
— Три печати, княжич. Сегодня твоя жизнь стоит три печати. А лишнего мне не надо.
— Ну нету у меня этих печатей! — вспылил я. — Возьми перстень или браслет, они стоят намного дороже.
— Так, я с тебя и не требую плату, — всё с тем же ледяным спокойствием произнёс Могута. — Ты эти три печати уже заплатил.
— Ты о чём, вообще? — растерялся я. — Когда я тебе платил?
— Помнишь девочку, которую ты защитил на ярмарке от Лютогоста-изверга? Она