Надев монастырский плащ, грубый, но теплый и надёжный, я беспрепятственно вышла во двор. Воздух был прохладным, пахло влажной землёй, дымом из печных труб и сыростью зимнего утра. Двор оживал: кто-то громко рубил дрова, слышались отрывистые голоса слуг, скрип колёс телеги. Я внимательно огляделась, заметив, что сад простирается далеко вперед.
Именно туда — вперед — я и направилась. Однако не успела дойти до края сада, как до меня донёсся отчаянный детский крик.
— Оставьте меня! Это мой щенок!
Я замерла. Голос звенел, полный отчаяния и ужаса. Повернув в сторону пустыря за садом, я поспешила на звук. Там, на утоптанной земле, покрытой подгнивающими листьями, я увидела группу крестьянских детей в теплых, залатанных шубах. Четверо мальчишек окружили худенького мальчика лет десяти, который стоял на коленях, прикрывая собой маленького, жалобно скулящего щенка. Щенок лежал на грязной мешковине и жалобно поджимал лапу.
— Отдай его! — выкрикнул один из мальчишек постарше, делая шаг вперёд.
Мальчик не двигался. Его плечи дрожали, лицо было перепачкано землёй, но он сжимал щенка, словно это была его последняя защита.
— Я сказал, отдай! Он всё равно сдохнет! — мальчишка толкнул ребёнка, заставив его рухнуть на землю.
Я не могла больше смотреть на это.
— Оставьте его в покое! — мой голос прозвучал резко и властно.
Дети обернулись. Старший мальчик, нахмурив брови, ответил мне наглым взглядом. Его рот скривился в презрительной усмешке.
— Вы не наша хозяйка! — выплюнул он. — Вы поддельная!
Я смотрела на него спокойно, не показывая эмоций.
— А ты, значит, имеешь какие-то права судить, кто настоящая хозяйка, а кто нет? — произнесла я ровно, но твёрдо. — Не боишься последствий?
Он замялся, бросив взгляд на своих товарищей. Те отступили, растерянные и испуганные.
Я подошла к затравленному мальчику и помогла ему подняться.
— Всё хорошо, — сказала я, коснувшись его плеча.
Он вскинул на меня огромные, заплаканные глаза, полные страха и удивления.
Щенок жалобно взвизгнул, и я присела, чтобы его осмотреть. Лапа была повреждена, на боку — засохшая кровь. Я быстро достала из сумки чистую тряпицу и пучок трав. Еще с монастыря осталась привычка носить всё это с собой. Ведь не знаешь, когда на сучок наступишь или змею встретишь.
Тщательно размяв травы, я капнула на них масла из своих запасов, приложила на раненую лапу и замотала тряпицей.
Щенок ёрзал, но терпел.
Погладила щенка за ушком и отдала мальчику. Тот посмотрел на меня с глубокой благодарностью.
Оглянувшись, я поняла, что мы остались одни: хулиганы решили больше не спорить со мной. Ну и отлично! А что до реплики того настырного, то… скажем так, дети повторяют то, что слышат от взрослых…
Вдруг послышались торопливые шаги. Женщина с жёсткими чертами лица и тяжелым взглядом подошла к нам вплотную.
— Милан, что здесь происходит? — резко спросила она, хватая ребенка за плечо. Похоже, это была его мать.
— Я помогла подлечить щенка, — ответила спокойно вместо него.
Глаза женщины гневно сузились.
— Думаете, ваше милосердие здесь кто-то оценит, миледи? — бросила она с презрением. — Мы знаем, кто вы на самом деле!
Она развернулась и потащив за собой ребенка, ушла.
Они знают, кто я на самом деле? И что бы это значило?
* * *
Я шла по коридору обратно в свою комнату, когда из приоткрытой двери услышала негромкие голоса. Они сразу привлекли внимание: шёпот был напряжённый, сдержанный, но очень едкий.
— Это как же низко нужно было пасть, чтобы собственные родители побрезговали и отдали в монастырь собственную дочь! — говорила одна служанка. При упоминании монастыря я насторожилась. Уж не обо мне ли речь? Но когда они продолжили, я подумала, что это не может быть обо мне. Я ведь в монастыре буквально с младенчества…
— Гулящие девки нередко уходят в послушницы, — со знанием дела ответила вторая. — Полжизни принимают по полсотни клиентов в неделю, а потом притворяются святыми в монастыре. И верь потом всем этим матушкам, что они благочестивы и безгрешны. Фу лицемерие, да и только!
— И не говори, — поддакнула ей собеседница. — Вон эта… типа госпожа… я легко могу представить ее во фривольном наряде и без панталон. Она-то и на послушницу совсем не похожа. Глазищами как зыркнет! Мужики сразу и соблазняться начнут. Ты это… мужа своего побереги! Чтобы с ней не соприкасался… Господин-то на ней женился для виду только, а сам к ней даже в спальню приходил притворно. Фида говорит, что они не разу не спали вместе. Хозяин просто сделал вид, что у нее переночевал. Да кто же в своем уме сношаться будет с порченной-то? А родители ее скрыли, что она бордельная была, вот король и потребовал, чтобы господин женился на «святой деве». Мол, будет мужу опора и помощь. Доверчивый Его Величество!!!.А вчера эта распутница к больному управляющему приходила. Типа лечить. Может, с дурными умыслами, а? Кто знает, что там в головах у гулящих девок? Никакой монастырь заразу позорную из них не вытравит…
Я слушала эту мерзость с открытым ртом. Так вот почему, от меня шарахаются, как от чумной! Кто-то пустил слух, что я была куртизанкой.
Мне аж поплохело…
Глава 10
Отвечу ее же оружием
Я поднималась по скрипучей лестнице на чердак, ведомая любопытством и желанием исследовать скрытые уголки поместья. А, собственно, чем мне еще заниматься, если я здесь, по сути, бесправная пленница?
Чердак оказался пыльным и душным. Лучи света пробивались сквозь узкие щели в крыше, подчеркивая хаотичный беспорядок. Старые сундуки, паутина, сломанная мебель… Запах затхлой древесины и заброшенности наполняли воздух.
Вдруг мое внимание привлекли приглушенные всхлипывания. Сначала я подумала, что мне послышалось, но звук повторился.
— Здесь кто-то есть? — спросила тихо.
Ответа не последовало, но всхлипывания стали громче. Я направилась на звук и заметила в дальнем углу скорчившуюся фигуру.
Незнакомая девушка сидела на сундуке, согнувшись и пряча лицо в ладонях. Ее плечи подрагивали. Я узнала ее не сразу, только когда подошла ближе. Высокая, худая, с крупными чертами лица — это была личная служанка Себастьяна, которая постоянно бегала по его поручениям. Я не