– Ты стол-то кому накрыла, коли нет никого?
А та ему: мол, усопших почитаю, положено им стакан воды да корочку хлеба. И вот так каждый раз. Странности у той бабки всякие в доме. В дом вломятся, мол, кого ты от советской власти укрываешь? А ведь и нет никого. И всяко следили, и зимой смотрели – ни следа. А кто-то в доме же шумит, да громко так, по дому бегает, посудой громыхает, и все какие-то голоса, грубые такие, слов не разобрать, а слышно, что мужские голоса-то. Не боятся – шумят. Сколько раз в засаде мужики сидели – ни разу никого не застали. Вот так раз-другой ей кто помешал – дак все потом и погибли: кто утоп, кто пропал, кто сам повесился.
– Дядь Толь, это ты для чего тут страху-то наводишь? И так человека найти не можем, а ты…
– Погоди… Кхм… Хм-м-м… Не перебивай, я разве не по делу говорил?
– По делу, спору нет.
– Ну, вот и не перебивай, сопляк еще, чтоб слово мне поперек вставлять, не дослушав, сначала выслушай, что сказать хочу, а потом уже лезь.
Мужики стали напряженно и немного с опаской смотреть на рассказчика. Дым был с седой мохнатой бородой и такими же седыми короткими волосами на голове. И войну прошел, и в тюрьме побывал, да и с охотой знаком был. Говорят, дед его, еще до революции, последний был, кто умел в деревне на медведя с рогатиной ходить. Видимо, в роду у них все были немаленьких размеров. И завалить медведя «палкой» такому мужику было не шибко сложно. Дым на медведя с рогатиной, конечно, не ходил, но и будучи уже в почтенном возрасте, после стопочки-другой не раз доказывал всей молодежи на деревне, что силой с ним и по сей день мало кто мог потягаться. А потому все мужики, старательно изображая равнодушие, замолчали и отвели глаза в сторону. И хоть они старательно скрывали свой испуг, явное нежелание разозлить Дыма прослеживалось во всех их жестах и выражении лиц. Дедушка Толя же, приняв их отведенные в сторону взгляды за знак почтения, продолжил рассказ дальше:
– Кхм-м-м… М-м-мм… Дак вот, была эта Буторага. Я не говорю, что в чертей верю, али в ведьм каких. Но непросто там дело было. Очень непросто. И все ее боялись. Это вы сейчас такие храбрые, потому что вас в школах научили. А тогда были бы – дак я бы посмотрел… В общем, все от нее гибли, кто мешал ей. Но дело не в том. Дело в тех странных штуках, что она говорила и делала. Много там было всего. Ох, много. Теперь и не упомнить. Но вот что, помимо того, как в доме у нее странное было что-то, она всегда в лес ходила. Всегда, по грибы ли, по ягоды – непонятно. И зимой ведь ходила, за хворостом или еще за чем. Да хоть волков кормить, неясно теперь это. И вот, когда я молодцом на охоте-то блуданул, малька – несильно, просто тропинку знакомую потерял, раз повертелся, два – все никак не выйти, на одном месте верчусь – и непонятно. Смотрю, в стороне как дым идет от костра. Я на дым пошел и Буторагу там увидел да еще каких-то бабок. Вот что странно-то было. Они аккурат возле той горы стояли, она осыпавшись вся, но видно же было, что гора, круглая, как сопочка такая. И вот, значит, стоит Буторага у горы той и руками машет. Странно так: в одну сторону наклонится, бубнит что-то и опять руками машет. Как взмахнет – бубнит что-то себе под нос. И дым шел откуда-то. А откуда – непонятно, видно, костер они где-то жгли рядышком-то. Да травы какой накидали, потому дым все какой-то шел с душком. Я, когда ближе подошел, все заволокло. И других я там видел, их много было. Они все в дыму, силуэты плохо видны были. Никак не разглядеть, видел только, что