С ними отправился Гуннар, отец, что лишился двух младших детей. Никто не смел возразить, чувствуя, как его пожирает изнутри боль утраты и жажда мести. Четвертым оказался человек, что еще два дня назад не помнил своего прошлого. Теперь же он называл себя Август Морган.
Судья Берг не сразу принял решение взять с собой подозреваемого. Дорогой Ивару пришлось долго убеждать, ссылаясь на дозволение и мэра Ольсена (необходимая записка имелась в кармане), и полицейского Хансена. Ему пришлось принять на себя ответственность за доктора-самозванца и пообещать судье, что если тот сбежит, то он выплатит неподъемный штраф.
Август шел позади и наблюдал за их спором, но вмешиваться не смел. Судья Берг изредка бросал на него пренебрежительный взгляд и то и дело взывал к голосу разума купца.
Ивар выделил ему весьма приличный наряд: темный шерстяной плащ, который касался его лодыжек, чистая рубашка и черные брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги, что доходили почти до колен и защищали от болотной сырости. Даже в таком виде Август чувствовал себя неуютно, словно все еще носил лохмотья заключенного.
– Он был за решеткой в ту ночь и никак не мог похитить мальчика! – наконец выдал последнюю причину Ивар, которую сам же легко отрицал до этого.
Судья Берг устало потер переносицу.
– Это могут быть фокусы, господин Торсон.
– Я всегда считал, что человек по своей природе не виновен ни в чем, – наконец вмешался Август, – и обратное следует доказать!
Олаф Берг пристально посмотрел на Августа. Именно такой взгляд и называют убийственным.
– Как раз таки наоборот, Август Морган. – Его имя он намеренно произнес с другой интонацией. – Люди моей профессии знают, что невиновных не бывает, – он назидательно поднял палец, – так что если и нужно кому-то что-то доказывать, то как раз таки вам!
Их четверка двигалась, не сбавляя шага. Гуннар прекрасно ориентировался в лесах и знал, где среди болот начинается тропа, вымощенная черным камнем.
– Почему же вы не верите? – Август поравнялся с судьей.
Тот усмехнулся и остановился.
– А во что мне верить? На слушании вы сказали, что ничего не помните, а спустя три чудесных дня в тюрьме вдруг назвали свое имя и профессию! – Он хлопнул себя легонько по лбу. – Что же там случилось? Может, разговор с господином Торсоном вынудил вас придумать новую личность? Мы все еще не знаем, кто вы и по какой причине вызвались нам помочь! Вы бы подозревали такого человека, доктор Морган?
Их взгляды встретились. Август открыл рот, чтобы признать логику оппонента, но вмешался Ивар:
– Хватит уже! Если мы и вправду отыщем детей, то все ваши споры не имеют смысла!
Судья Берг тут же пронзил его взглядом.
– Вас, как торгаша, дети не заботят, вас манит замок семьи Форсберг. Вы надеетесь поживиться редкими вещицами и подороже их продать. Не смешите меня, Ивар. Не вы ли десять лет назад предстали перед судом за избиение своей супруги?
– То было в прошлом, – Ивар стыдливо отвел взгляд, – сейчас все переменилось.
Судья Берг отмахнулся от обоих.
– Даже если мы найдем детей, это не снимет моих подозрений с господина Августа Моргана. – Снова та высмеивающая интонация.
– Будь по-вашему, – ответил ему Август, но судья никак не отреагировал на его слова.
Даже вдвоем они проиграли спор и теперь плелись с Иваром позади, думая каждый о своем.
Их проводник Гуннар шел молча и ничьей стороны не принял. Когда они кончили спор, он лишь сообщил, что до болот час пути и что туда ведут две дороги.
– Пойдем в обход! – сразу предложил судья, и никто ему не перечил.
– Значит, в обход, – ответил Гуннар, перекинул ружье с одного плеча на другое и продолжил путь.
– Почему вы уверены, что дети именно там? – спросил Август шепотом.
Ивар посмотрел на судью и, убедившись, что тот занят своими мыслями, притормозил доктора Моргана рукой.
– Об этом не любят говорить, – начал он так тихо, что голос растворялся в шуме листьев, – но я считаю, что виной ведьма, которая появилась здесь сорок лет назад.
2
Люди верили, что первыми занесли холеру в Гримсвик именно сыновья Густава Форсберга. Они гостили в Париже, когда на юге Франции свирепствовала болезнь. Слухи о приближении эпидемии настигли их там. При первых признаках опасности они поспешили домой. Однако их возвращение несло нечто ужасное – дети привезли с собой порченую кровь.
Стремясь скрыть страшную правду, господин Форсберг укрыл их за стенами замка. Он приказал построить отдельное крыло, куда запрещалось входить посторонним. Только два человека из прислуги и родители могли приближаться к ним. В отчаянной попытке спасти детей Форсберг отправил тайные послания во все концы света, надеясь найти доктора, способного справиться с проклятой болезнью. Но ответные письма приносили лишь отказы, лишая его надежды и жизненных сил.
В своих безуспешных поисках господин Форсберг дошел до отчаяния. Он требовал от церкви, чтобы боги помогли ему. Но лишь испортил с ней отношения. Тогда он обратился к иной стороне, разорвав с городом всякие отношения.
Никакие стены не могут сдержать болезнь. Частые визиты врачей, поездки самого господина Форсберга и прислуга, которая ходила за продуктами в город, неизбежно привели к тому, что болезнь просочилась сквозь крепкие камни замка. Никто так и не узнал, что стало истинной причиной распространения, но одно было ясно: проклятие, которое Форсберг надеялся удержать за стенами замка, в конце концов накрыло собой весь Гримсвик, распространяясь по улицам и домам, оставляя за собой разрушения и смерть.
В один из дней в Гримсвик по восточной дороге на телеге, запряженной щуплой кобылой, въехала женщина, чьим годам не было счета. Ее сюда привело одно из писем, в котором было приглашение лекарей со всего света. Жители, встречавшие старуху по пути в город, молили ее остановиться, просили избавить их семьи от страшной болезни, от той гибели, которая уже коснулась многих. Но старуха лишь молча отмахивалась от них, как от чего-то несущественного. Ее не интересовали мольбы и просьбы; она знала свою цель и следовала за зовом, ведущим в замок Форсбергов.
Это была высокая и худая старая женщина. Пальцы ее были