Сейчас они все ушли на прогулку. Осень выдалась сырой, промозглой. Редкий выпадал день, когда не лил дождь. Мелкая морось не остановила засидевшихся в четырех стенах «девчуль».
Николай смотрел через потеки на стекле на облетевшие, сразу ставшие корявыми яблони, на никлый огород, засыпанный желтым, блестящим от сырости листом, на голые кусты смородины, жухлую траву у компоста. Вспоминал ту, другую осень, где она никогда не кончалась. В которой его никогда не отпускало чувство тревоги, где он всегда ждал чего-то нехорошего и был в тонусе. Та жизнь держала его за горло и была в каждом шаге.
Прошло уже полгода, как его выписали из госпиталя. Доктор говорил, повезло, пуля вошла в голову под углом, не задев жизненно важные участки - раз, два - ему быстро оказали первую помощь, три - вертолет воздушного патруля был в том районе. Травма мозга оправдывала спутанность сознания и частичную амнезию. Некоторые моменты из жизни выпали напрочь, а некоторые казались как будто сном.
Полным потрясением было то обстоятельство, что Гейгер его обманул. Обманул самым жестоким образом. Оказалось, все связанное с «Добрым сердцем», с клиникой, с Красневской было блефом, подставой, хитро сработанной комбинацией. Никуда никаких денег чертов барыга не отправлял. Это Николая угнетало и жгло неимоверно, хлеще, чем рана и последствия. Он думал о напрасно прожитых днях, истязаниях, скитаниях, лишениях и скрипел зубами, мышцы на челюстях под кожей натягивались жгутами. От бессилия что-либо исправить или поменять в нынешней жизни он готов был разрыдаться.
Из окружного госпиталя военным бортом его прямиком отправили в Козельск на реабилитацию в госпиталь ракетчиков. Семья прилетела следом. По прибытии он узнал, что демобилизован по инвалидности. Все придусмотренные выплаты и льготы получил в полной мере. Сумма вышла немалая, но о лечении дочери в немецкой клинике не могло быть и речи. Фонд, в который обратилась Светлана, «Поможем вместе», пообещал всяческое содействие, но опять же, когда подойдет очередь, впрочем, такая же картина была и в остальных, куда она обращалась. Все упиралось в проклятые деньги.
Николая беспокоила путаница со временем. Прожитые им шесть лет в зоне почему-то за кордоном превратились в три недели. Он не мог дать однозначного ответа. Временная аномалия, в которую он угодил когда-то у обгорелой сосны, была единственной зацепкой, оправдывающей случившееся. Порой он запирался в комнате и подолгу стоял перед зеркалом в одних трусах. Осматривал себя, поворачивался то одним, то другим боком, подставлял внутреннюю часть правого бедра под свет, выворачивался, смотрел на спину и не находил шрамов, как и на плече, на голени, в области паха. От пули на голове был, а остальных почему-то нет.
Катахреза со временем скоро перестала беспокоить вовсе. «Временная аномалия. Никаких сомнений. Я еще могу все исправить, ведь для них прошло всего-то месяца».
Николай смотрел на медленно ползущие по стеклу капли. Каждое утро, а случалось и по ночам, просыпался, взглядом шарил по стенам, упирался в потолок, смотрел в угол, сжимал край кровати, принюхивался. Все надеялся увидеть берлогу. «Наверное, - думал он, - потому, что я далеко. Не может она до меня дотянуться».
Одна мысль не дает ему покоя. Засела, как клещ в мягком месте. Он знает, как все исправить, надо только еще немного подождать, подлечиться. То, что поджелудочную прохимичили, это здорово, это просто замечательно. Судьба продлила ему время, дала шанс. И он намерен им воспользоваться. Он знает, как все исправить. У него есть знания, навыки. Осталось накопить сил. Он уже был там, умеет выживать, умеет добывать артефакты и заколачивать тугрики. А если доберется до одного очень недешевого изделия, то разом решит проблему с клиникой, никакие фонды не понадобятся. Здесь инвалиду третьей степени, демобилизованному сверхсрочнику такие ни в жизнь не заработать. А еще документы в КУНГе.
Надо поторопиться. Танюшкина болезнь прогрессирует. Тем более его там, в ЗОНЕ кое-кто ждет. Ведь ждет?