– Не сердитесь на меня, – сказала она наконец в перерыве между приступами смеха. – Если вы напрасно проявили такую горячность и пылкость, демонстрируя мне знаки внимания, то вина лежит на мне одной; это не вас надобно упрекать в дерзости, а меня – в эксцентричной манере заводить друзей, и поверьте, я последняя женщина на свете, которая стала бы дурно думать о молодом человеке потому лишь, что он проявил смелость и решительность. Что же касается сегодняшнего вечера, то я намерена пригласить вас на поздний ужин, и если ваши манеры придутся мне по вкусу столь же, сколь приглянулось ваше лицо, то в конце концов я, возможно, сделаю вам выгодное предложение.
Сомерсет тщетно попытался как-то ответить, но от глубочайшего, всепоглощающего смущения не мог выдавить из себя ни слова.
– Ну же, – упрекнула его дама, – не молчите, перестаньте дуться; обидчивость – единственный порок, непростительный в моих глазах; а так как мне кажется, что мы вот-вот прибудем на место, я попрошу вас спуститься и подать мне руку.
Действительно, карета тотчас же остановилась на широкой площади, у величественного и строгого особняка, и Сомерсет, покладистый и услужливый по природе, чрезвычайно любезно помог даме выйти из кареты. Пожилая, мрачного вида служанка отворила дверь и провела их в столовую, освещенную довольно скудно; впрочем, там их уж поджидал стол, накрытый к ужину, а заодно там обреталась целая стая крупных породистых кошек. Как только они остались одни, леди разоблачилась, сняв с себя окутывавшую ее кружевную вуаль, и Сомерсет с облегчением заметил, что, хотя она и сохранила следы былой красоты, хотя глаза ее по-прежнему сверкали, яркие, живые и пламенные, волосы у нее серебрились сединой, а на лице пролегли глубокие морщины.
– А теперь, mon preux[20], – произнесла пожилая леди, кивая ему с какой-то странной, эксцентричной веселостью, – вы видите, что я уже давно распрощалась с юностью. Зато вы скоро убедитесь, что я интересная собеседница и что в моем обществе легко и приятно.
Тут служанка подала им легкий, но изысканный ужин. Они сели за стол, кошки, хищно мяукая, без стыда окружили стул хозяйки, и благодаря превосходной трапезе и светской любезности веселой леди Сомерсет вскоре совершенно освоился и позабыл о своем первоначальном смущении. Когда они поужинали, хозяйка откинулась на спинку стула и, взяв на колени одну из кошек, принялась откровенно, но не без юмора разглядывать своего гостя.
– Боюсь, сударыня, – сказал Сомерсет, – мои манеры не отвечают вашим высоким ожиданиям.
– Дорогой мой, – возразила она, – вы глубоко, глубоко ошибаетесь. Мне кажется, вы очаровательны, и в моем лице вы, пожалуй, обрели фею-крестную. Я не привыкла менять свое мнение о людях, и, если они не запятнали себя каким-то уж совсем страшным пороком или злодеянием, те, кто однажды заслужил мое расположение, будут пользоваться им и далее; однако я принимаю решения необычайно быстро, оцениваю каждого, с кем сводит меня судьба, мгновенно и всю свою жизнь во всем полагаюсь на первое впечатление. Как я уже сказала, вы произвели на меня впечатление самое благоприятное, и если вы, как я подозреваю, ведете жизнь несколько праздную и почти ничем не обременены, то, мне кажется, мы могли бы заключить сделку.
– Ах, сударыня, – отвечал Сомерсет, – вы верно угадали, мое положение именно таково. Я человек благородного происхождения, наделен многими способностями и хорошо образован; я недурной собеседник, по крайней мере, мне так кажется; однако, по жестокому капризу судьбы, не имею ни профессии, ни денег. Не стану отрицать, сегодня вечером я искал приключений, исполненный решимости принять любое предложение, не важно, интересное, прибыльное или приятное, и ваш призыв, смысл которого, уверяю вас, от меня по-прежнему ускользает, естественно, вполне соответствовал моему умонастроению. Назовите это дерзостью, если вам угодно, но я явился сюда, готовый принять любое предложение, которое вы сочтете нужным мне сделать, и настроен весьма решительно.
– Вы весьма недурно выражаетесь, – отвечала пожилая леди, – с вами забавно и интересно. Я не стану утверждать, будто вы совершенно в здравом уме, потому что никогда не встречала никого во всеоружии умственных способностей, кроме себя самой, но, по крайней мере, природа вашего безумия меня развлекает, и я вознагражу вас, поведав кое-что о себе и о своей жизни.
Вслед за тем пожилая леди, по-прежнему поглаживая расположившуюся у нее на коленях кошку, рассказала о себе следующее.
Повествование живой и пылкой пожилой леди
Я была старшей дочерью преосвященного Бернарда Фэншоу, служившего в епархии Бата и Уэллса настоятелем прихода, который приносил немалую прибыль. Наше семейство, весьма и весьма обширное, отличалось острым, проницательным умом и происходило из старинного рода, представители которого из поколения в поколение наследовали замечательную красоту. К сожалению, мы были обделены христианскими добродетелями милосердия и смирения. С детских лет я замечала и оплакивала несовершенства тех моих родных, которые в силу самого своего возраста и положения должны были бы завоевать мое уважение; я была еще мала, когда мой отец женился вторично, и в новой его супруге все пороки семейства Фэншоу, как ни странно, достигли чудовищной, едва ли не смехотворной степени. В чем бы меня ни упрекали, нельзя отрицать, что я была образцовой дочерью, однако напрасно я с самым трогательным долготерпением выполняла все приказы моей мачехи, и с того самого часа, как она переступила порог отцовского дома, я не знала ничего, кроме несправедливости и неблагодарности.
Впрочем, доброта, мягкость и благонравие были дарованы не только мне, еще один член нашей семьи был лишен всякого жестокосердия и злобы. Не успело мне сравняться шестнадцать, как он преисполнился ко мне искренней, но безмолвной страсти, и, хотя бедный юноша был слишком робок, чтобы даже намекнуть на свои чувства, я вскоре догадалась об их природе и разделила их. Несколько дней я обдумывала странное положение, в коем находилась по причине застенчивости моего поклонника, и наконец, поняв, что он в отчаянии стал не искать, а скорее избегать моего общества, я решилась взять дело в свои руки. Застав его в одиночестве в отдаленном уголке отцовского сада, я сказала ему, что разгадала его нежную тайну, что вполне отдаю себе отчет в том, с каким