Недовольно зашумело Дзюбокко. Повеяло ветром от кроваво-красных листьев. Завздыхал чаще обычного безликий ноппэро-бо, стоящий с вечным фонарем у онсэна.
— Не будет мне покоя в собственном доме, да? — страдальчески спросил у мироздания Дзашин и, ругаясь всякими нехорошими японскими словами, вылез из онсэна, жестко и быстро растирая худое подтянутое тело полотенцем.
Надевать мужской костюм ему было лень, да и времени не было. Домашние брюки под халат хаори, деревянные гэта на ноги, и вперед.
Глава 23. Первый удар сердца
Кикимора знала, что ее сила далеко от родных угодий не меркнет и не теряется. Она все же создание Мокоши, и покуда есть на свете ее родное болото, ничего ей не грозит. А болот в России-матушке в тех краях довольно, и не трогает их никто, по счастью.
А силы за прошедшие века в кикиморе скопилось немеряно. Огоньков болотных и мороков могла до полусотни призвать, а они кого хочешь запутают. С травами болотными опять же совладала хорошо, с землями травяными тоже. Много что умела, знала и могла кикимора, привыкла, что все у нее складно да ладно получается.
А тут осечка вышла. Три японских демона были сильны. Они не обращали внимания на мороки, не шли за болотными огнями. Они растоптали одолень-траву, даже от болотного едкого газа ничего с ними не случилось.
Кикиморе так страшно было только в тот день, когда Золотой Полоз у ее любимого кровь водную забрал, человеком его сделал. И там, и тут чувство бессилия и слабости навалились на испуганное сердечко, заставили его захолонуть.
Убегая от демонов, держа под мышкой скулящего каукегэна, кикимора мчалась вперед, не разбирая дороги. По лицу и плечам хлестали злые черные ветки, острые и колючие. Влажная красная земля чавкала под ногами. Красно-черное небо, казалось, вот-вот опрокинется сверху на кикимору и придавит ее.
Топот, вой и щелканье челюстей за спиной становилось все отчетливее. Демоны, на которых не действовала сила кикиморы, приближались. Уже вот-вот, уже совсем рядом… И ноги никак не хотят бежать, и предательница-земля засасывает все сильнее.
Тихий звон вынимаемой из ножен катаны был совсем не слышен. А потом спустя какую-нибудь секунду вдруг стало совсем тихо.
— Госпожа Мара, — позвал уставший знакомый голос.
Кикимора обернулась. Увиденное навсегда отпечаталось в ее памяти.
Небольшая поляна, залитая красным светом от жуткой луны. Черные кривые ветки деревьев по краям. Три обезглавленных тела демонов медленно истаивают, рассеиваются в прах.
В центре поляны мужчина в распахнутом на груди хаори, черные волосы небрежно стянуты в хвост, в глазах полыхает красное пламя. Он держит в руке катану, с лезвия которой медленно капает густая кровь. Быстрое движение руки — и лезвие очищается от крови, исчезает в ножнах, которые растворяются в черной дымке.
«Мать моя Мокошь, какая же красота», — подумала кикимора, ощущая вдруг быстрое биение сердца, и попыталась броситься своему спасителю на грудь, но ноги никак не шли.
— Спасибо, спасибо, — только шептала она, беспрестанно кланялась и одновременно умудрялась все еще держать каукегэна в руках.
Но Дзашин почему-то не реагировал. Смотрел на истаивающие тела демонов, и рука его подрагивала. А потом Дзашин развернулся к кикиморе с жавшимся к ее ногам каукегэну, снова вынул из воплотившихся ножен катану. В его глазах заплясал безумный алый огонек. Прядь черных гладких волос скользнула на скулу и словно перечеркнула его лицо надвое.
— Госпожа Мари-онна, бежим!
Перепуганный каукегэн глядел на кикимору умоляющими глазами. Понимал, от взбесившегося бога не убежишь, но стоять на месте было невыносимо страшно.
Но кикимора как-то не особенно испугалась. Без опаски подошла к застывшему, как каменная статуя, Дзашину, мягко коснулась его плеча.
В пальцы словно молнией ударило — это темная аура Дзашина ерепенилась, не давала прикоснуться к божеству. Но потом боль вдруг пропала, ушла без следа. Теперь под пальцами кикиморы ощущалось только холодное, твердое, как камень, плечо.
В это же миг ушел из глаз Дзашина сумасшедший огонек, катана тоже исчезла, обиженно звякнув сталью. Ей все еще хотелось крови.
— Спасибо, говорю, — сказала кикимора, отдергивая от Дзашина руку и снова кланяясь. Правда, пока кланялась, чуть не упала — ноги чего-то держать перестали, стали мягкие, как топленое масло.
Пришедшему в себя Дзашину, богу войны и разрушения, было ясно как день, что болотная ведьма в шоке.
— Идти можете, госпожа Мара? — сухо спросил он. Потом тяжело вздохнул, подошел к ней и подхватил на руки. В этот раз не было ни тока, ни боли. Сила Дзашина приняла кикимору, допустила к себе.
Всем известный факт, что девушка обычно весит как мешок с капустой. Разница только в том, что девушку нести немного приятнее. Дзашин же нес кикимору так легко, будто она была сделана из бамбука. Каукегэна она, кстати, так и не отпустила, и он немного мешал романтичности момента. Впрочем, вел он себя тихо, псиной не пах. Так что можно было считать его чем-то вроде мягкой игрушки с темной аурой.
Кикимора тихонько тряслась в руках Дзашина и чуточку всхлипывала: отходила от пережитого кошмара. Дзашин же пытался не кривиться. Он был не из тех, кто вытаскивает девиц из горящих домов и помогает им в других жизненных неурядицах. Быть в таком амплуа ему сейчас не сильно нравилось.
— Спасибо, — поклонилась кикимора, когда Дзашин принес ее в свой дом и усадил крылечко прямо под густой листвой Дзюбокко.
Каукегэн тоже поклонился.
— Спасибо, что спасли.
Еще раз поклонилась. Каукегэн тоже.
— Я вас очень благодарю за спасение.
Каукегэн, как попугай попка, повторил поклон.
У Дзашина снова задергался глаз. Темная аура, текущая беспрестанным потоком от последователей его культа, полыхнула в крови жгучим раздражением.
Он хотел сказать что-то резкое, грубое, в своем духе бога войны и разрушения, но Дзюбокко вдруг развернулось всеми ветками к болотной ведьме и ласково погладило ее своими красными листьями по голове. Погладило нежно, убрав острые грани. Поиграло с русыми локонами, коснулось щеки, вытирая слезинки, положило красные листья на лоб.
Глаза у Дзашина на миг стали круглые, как старые черные монетки.
— И тебе спасибо, милое деревце, — сказала кикимора, погладила гладкие теплые листья в ответ и улыбнулась. Из зеленых глаз пропали искорки слез.
Кикимора начала приходить в себя.
— Я принесу саке, — проворчал Дзашин и отправился в дом. Ему помимо воли приходилось быть радушным хозяином. А еще он совершенно не понимал, что случилось с Дзюбокко. Может, кровью просроченной полил?
И кикимора, и каукегэн быстро пришли в себя. От саке не отказались, но от стресса едва стояли на