— Устал бегать в Москву и от новых знакомств? — хмыкнул я.
— Не в этом дело. Просто это уже перебор, и за тобой скоро закрепится слава записного бретёра. Ну и такой момент, что ты лупишь всех по головам. Никому не понравится выказываемое этим пренебрежение. Вот народ и бесится всё больше и больше.
— Пренебрежение?
— Ну да. Ты словно говоришь, что мог бы и убить, но они остались живы только благодаря твоей милости.
— А почему не предупреждение, что если не остановятся, то могут и богу душу отдать?
— Смеёшься? Какой же нормальный дворянин не знает, что вряд ли доживёт до старости. Имеет значение лишь то, как принять смерть.
М-да. А вот это я действительно упустил. Особенности дворянского воспитания. Ради красного словца, эффектного жеста, красивого и запоминающегося поступка и жизни не жаль. Это, между прочим, ни разу не фигура речи, а самый что ни на есть жизненный принцип дворян аборигенов. И мой реципиент жил по тому же принципу, вот попавший в него я — совсем другое дело. До сих пор не могу принять многое из того, что для местных норма.
Собственно, именно по этой причине и был принят дуэльный кодекс, в той или иной степени схожий во всех странах. Иначе численность дворянского сословия уже уменьшилась бы если не на порядок, то уж в разы точно.
— То есть, полагаешь, что все воспринимают это как моё желание унизить противника? — спросил я.
— Именно, — подтвердил Дмитрий.
— А об этом-то я и не подумал. Впрочем, в любом случае скоро всё закончится, — заверил я друга.
Ни капли лукавства. После той дуэли с убитыми противниками у нас с тестем состоялся очередной разговор, и он решил, что ему будет на руку слегка пришпорить события, для чего не мешало бы обострить ситуацию. Вот я и реагирую столь остро на различные разговоры вокруг нас с Ольгой.
— Ну что, время позволяет, провожу тебя на портальную площадь, — предложил я другу. — Ещё и на первую пару успеешь.
— А что ещё остаётся? Не мог ты поссориться не среди недели? Да ещё и противника выбрал с ненормальными секундантами.
— Что, тоже душные?
— Я бы не сказал. Но слишком уж они болезненно реагируют. Как будто мы не представляем интересы других, а конфликт — между нами. Думал, этот опять предложит групповую дуэль.
— Ничего удивительного. Он из окружения княжны Аничковой, а я посмел позволить себе лишнее по отношению к ней.
— Да это-то понятно, но и перегибать не стоит. Ладно, я сам доберусь до портальной площади. Иди приводи себя в порядок.
— Смеёшься. Да я даже не вспотел. Нет уж, дружище, вот провожу тебя, а там уж с чистой совестью на занятия.
Это на территорию универа нельзя в собственном экипаже и уж тем более на дуэль. Но лёгкий экипаж князя Зарецкого с Любавиным в качестве охраны ожидал нас неподалёку от ворот. Так что проблем с тем, чтобы быстренько добраться до портальной площади, не возникло.
В принципе, мне охрана без надобности, хотя тесть и настаивает, тем не менее ничуть не сомневается в том, что это лишнее. Дело вовсе не в уверенности в моих способностях. Убить меня до женитьбы, когда я только начал «ухаживать» за Ольгой, имело смысл. Но после стало уже не актуальным, ведь именно меня объявили отцом, а значит, я превратился для Каменецких в полезный актив. Но сегодня я не возражал, так как имел пару вопросов к Любавину.
— Фрол Акимович, давно хотел поговорить с вами, — начал я разговор на обратном пути.
— Слушаю вас, Никита Григорьевич, — ответил мне сидевший рядом Любавин, обратив внимание на то, что я накинул на нас «Полог тишины».
— Развейте мои сомнения. Как так случилось, что вы не всполошились, когда в тот вечер исчезла метка с Ольги Платоновны?
— Я уже ответил на все вопросы во время дознания.
— Вам есть что скрывать от меня? Князь счёл необходимым утаить какие-то обстоятельства от мужа Ольги Платоновны?
— Полагаю, что об этом вам лучше спросить его светлость.
— Благодарю. Это всё, что я хотел знать. Кучер, езжай к усадьбе старого князя, — приказал я, сняв «Полог тишины».
Однако тот проигнорировал мой приказ, словно и не к нему обращались. Я посмотрел на Любавина, на что он отрицательно покачал головой.
— Фрол Акимович, университет ведь не тюрьма. Ну, довезёте вы меня туда, я возьму извозчика и направлюсь к Игорю Всеволодовичу. Затрачу чуть больше времени, только и всего.
— Я к тому, что это плохая идея, Никита Григорьевич.
— А вот это уже вас не касается. Вообще не касается. Я не желаю более видеть вас подле Ольги Платоновны.
— Это решать не вам.
— Ошибаетесь. Она моя жена, и решать именно мне. Я вправе даже убить ребёнка, находящегося в её чреве.
На это он мне ничего не ответил, как видно, подумав о том, что я могу хорохориться, сколько моей душе угодно, но по-настоящему никаких прав не имею. Трудно этому возразить. Но я всё же рискну.
— Вы, конечно же, можете попробовать настоять на своём праве, но сомневаюсь, что из этого выйдет толк. Что же до его светлости, то он не принимает в столь ранний час. Поэтому я отвезу вас в университет, а там поступайте, как знаете. Во всяком случае, не впутывайте меня в ваши безрассудства, — возразил Любавин.
Угу. Я не тот, на кого можно ставить. Понимаю. И не на чём не настаиваю. Однако его правоту по поводу раннего часа я всё же принял. Старик без особой нужды не поднимается в такую рань. Ладно, разговор никуда не денется. Смогу навестить его после полудня. Хотя нет, скорее уж ближе к вечеру, а то мало ли, завалится отдыхать. А на закате спать не будет совершенно точно. Это же обеспечить себе головную боль. Он, конечно, одарённый, но лекарств и рун от старости нет даже здесь…
Вместо того чтобы сосредоточиться на учёбе, я весь день ломал голову над тем, как мне быть дальше. Меня всё больше втягивают в интриги и межродовое противостояние. Разве этого я хотел? Мне что, скучно живётся? Всё, что мне было нужно, это не испытывать нужду и быть достаточно сильным, чтобы суметь постоять за себя и близких. Так что же изменилось, и