Боровой хотел, перевернувшись через плечо, спрыгнуть с другой стороны кровати, но нога подлая левая запуталась в одеяле, и битюгу этому удалось одной рукой ухватить его за руку, а второй за ворот спальной рубашки. И он потянул княжича к себе.
Юрий просунул ноги между собой и громилой и лягнул, что было сил. Попал одной ногой в подбородок, а второй в ухо гаду. Убивец зарычал, но руки не выпустил. Продолжая пинаться в лицо душегубцу, княжич попытался вывернуться, и тут ткань ночной рубашки не выдержала и порвалась. Теперь только одна рука этого битюга сжимала ладошку княжича, он снова уперся ногами в рожу бородатую и разогнулся, как пружина. И на ходу свободной рукой ещё и в нос татю заехал.
— А-а-а! — заорал княжич.
— Р-р-р! — зарычат детоубийца, и взмокшая от страха рука Юрия выскользнула из его огромной и тоже взмокшей пятерни. Ну, наверное зарычал, рот в характерном оскале открыт, хоть и темно, но зубы жёлтые видно, и перегаром с чесноком оттуда давануло.
Бамс. Это он свалился с кровати на пол.
Бамс. Это громила со всей силы грохнул обоими руками по тому месту, где мгновение назад был мальчишка.
Боровой головой прилично об пол деревянный впечатался, искры из глаз полетели, и язык ещё прикусил.
Всё это происходило почти в абсолютной темноте. Оконце, и без того тусклое, шторой парчовой завешано, да и не было бы завешано, так ночь на улице и ненастье, не больно много там люксов. Или в чём свет измеряется? Свечу душегубец, спеша к Юрию, после того как брата Михаила огрел по голове дубиной, уронил на пол, и она погасла. Из соседней комнаты, а дверь эта сволочь не закрыла, пробивался только лучик крохотный от маленькой лампадки в красном углу.
Чего должен делать правильный попаданец, когда его убить хотят? Конечно, схватить пистоль и в пузу ворогу выстрелить. Ну, да, а тать будет стоять, в носу ковырять, и ждать пока Юрий Васильевич зарядит трясущимися руками эту штуковину, которая теперь в сундуке покоится. Почему будет стоять, ну автору так надо по сюжету, чтобы крутость героя показать.
Боровой этой книги не читал, он извернулся ужом и втиснулся под кровать, собирая рваной рубашкой пыль и трупики клопов.
— А-а-а! — опять заорал он, оказавшись в этом убежище.
Ворог решил не успокаиваться и довести княжеубийство до конца. Он оббежал кровать, попинал ногами, ударился носком сапога об столб балдахиновый и, призвав дьявола на голову Юрия Васильевича, схватился руками за… да хрен его знает, как эта балка у кровати громоздкой называется. Перевернуть душегубец кровать решил. Юрий уже заполз подальше и теперь смог пяткой зарядить по фалангам пальцев, что оказались с его стороны балки этой. Света чуть, конечно, но белые пальцы на фоне тёмного дерева видно немного.
Бамс. Это поднятая кровать сгрохотала назад на пол, а тать завыл и зарычал потом снова.
Повыв чуток, громила снова схватился культяпками за низ балки и снова Юрий умудрился пяткой по пальцам попасть. Крякнув, тать взвыл, но кровать не выпустил и всё же перевернул её. Грохоту-то! Ногой Душегубец попытался прижать Юрия Васильевича к полу, но тот перевернулся через бок, и сапог ворога топнул по пустому месту, по трупикам клопов.
— А-а-а! — опять заорал Боровой и на коленях шмыгнул на другую сторону перевёрнутой кровати. И тут почувствовал топот на лестнице. Пол завибрировал. Снизу бежали.
— Помогите! — прокричал он, стараясь сделать это погромче, ну уж как получилось.
Событие двадцать третье
— Как помер⁈ — сотник Ляпунов смотрел на воя, что десять минут назад отправил привести содержащего в порубе татя, который решил извести князя Галицкого и младшего брата Великого князя, и глазами своими голубыми моргал.
— Помер…
— Я же вот часец назад его живым видел⁈ — командир отряда, что был послан беречь Юрия Васильевича, растерянно оглядел собравшихся в гриднице.
Князь Иван Иванович Трубецкой вскочил и грозно оглядел собравшихся.
— А кто стоял в охране?
Вопрос был интересный. Поруб этот был клеткою, одной из трёх, в которых при князе Симеоне Ивановиче, сидевшем на уделе в Калуге, при жизни, держали медведей. Если что, то Симеон Иванович был дядей Юрию Васильевичу — младшим братом Василия третьего, которому тот не дозволял жениться, пока у него наследник не появится. Так и умер бездетным. А удел его Великий князь Василий Иоаннович отписал своему младшему сыну.
Так вот, клети находились на дворе, запирались на надёжные запоры, а на улице была метель. Зима, может и на день всего, но вернулась. Не выставил Тимофей Михалыч Ляпунов стражи.
— Как помер-то? — поморщился сотник, разводя руками. Ясно, что отвечать перед Думой боярской и самим Великим князем ему придётся.
— Неведомо мне, — вой тоже, как бы передразнивая или подражая командиру, руками развёл.
— Ну, зарезан? Задушен? На куски разрублен? — тяжко вздохнул Тимофей Михайлович.
— Лежит на земле… Рожей в потолок… Крови не видно, — молодой бедновато одетый и экипированный воин теперь плечами пожал для разнообразия.
— Пойду я… гляну. Лекарь-то есть у тебя Иван Иванович?
— Лекарь? А, нет, нету, — и этот руками развёл, — в городе старец Сергий есть. У него лечатся. Хоро… Нет, лекаря. А тебе, сотник зачем, для Юрия Васильевича?
— Нет. Нормально всё с князем. Спит теперь. Для татя. Надо же определить отчего помер, если крови нет. Ладно, я быстро. Схожу, посмотрю. Много мертвецов повидал, мобуть и разберусь… ну, пойму отчего помер, — Ляпунов тяжело поднялся с лавки и грузно, скрипя половицами, двинулся к двери.
Сотник ушёл, а Иван Иванович Трубецкой встал с лавки и прошёлся до двери и обратно, головой туда-сюда с хрустом вертя. Затекла шея. Сидел, оперев подбородок о сцепленные в кулаки руки.
— Прав, сотник, нужно хоть этого Сергия вашего позвать, спросят же в Москве. И Великий князь и бояре… Нужно знать, как помер, — в спину ему проговорил Пересветов. Сидел с постной рожей. Корил себя, что поддался на уговоры того же князя Ивана Ивановича и решил с воями фряжского вина отведать. Давно не пил такого вкусного. В Валахии последний раз года четыре, а то и пять уже скоро назад.
— Придёт сотник и пошлём, если он не углядит, — махнул рукой на литвина учёного князь Трубецкой.
Ляпунов вернулся чернее тучи. Быстро.
— Что там? Нужно лекаря?