Дурочка.
Судя по тому, как мрачно смотрел на дорогу Руслан, его мысли тоже были далеко не радостными. Вокруг рта залегли глубокие складки – так и всегда, когда он был чем-то озабочен. Взгляд жесткий, убийственно холодный. Раздраженные движения.
Интересно, а он так же был недоволен, когда впервые перепихнулся с моей племянницей? Или там чувства были?
Почему-то от этой мысли стало совсем тошно.
Наверное, бывший муж тоже жалел о том, что сорвался. А может, это был ещё один способ самооутвердиться? Наказать за наше некрасивое прошлое? Указать, где мое место и на что я гожусь?
Я почувствовала себя грязной и глубоко несчастной. И единственное, что удерживало меня от того, чтобы начать хлюпать носом – это нежелание показать свою уязвимость. А ещё не хотелось, чтобы потом Даринка спрашивала, почему у мамочки красные глаза.
Я очень боялась, что он заговорит со мной. Цеплялась эту тяжелую, густую тишину, заполнившую салон дорогой машины, пыталась спрятаться в ней, раствориться.
Только сколько не крутись, сколько не откладывай, все равно момент расплаты настанет.
— Лана, — позвал Адашев.
Я вздрогнула. Так сильно, что сумочка соскользнула с колен и плюхнулась на пол. Пытаясь скрыть смятение, я нырнула за ней под приборную панель, а когда вынырнула, напоролась на внимательный взгляд бывшего мужа.
— На дорогу смотри, — это все, что мне удалось из себя выдавить.
Руслан снова обернулся к лобовому стеклу, но молчать не собирался:
— По поводу того, что произошло.…
— Не надо, Рус. Пожалуйста. — голос какой-то чужой, надломленный, хриплый. Будто это и не я говорила, а кто-то другой.
Плевать он хотел на мои мольбы.
— Надо. Я надеюсь, ты понимаешь, что это была ошибка.
Конечно, я понимала, и конечно, я была с ним согласна. Но почему-то острое ледяное копье все равно с размаха вонзилось в сердце. Как же больно….
А Рус продолжал:
— Секундная слабость, на фоне стресса.
— Бедный, как ты живешь в стрессе. — я кое-как нашла в себе остатки сарказма и попыталась ими прикрыться.
На мой сарказм ему тоже было пофиг, потому что он продолжал как ни в чём небывало размышлять, не понимая, что своими словами делает только больнее:
— А ещё знаешь, как будто ностальгия накатила. Мы с тобой часто мирились вот так, с огоньком. Вот и сработал какой-то дурацкий рефлекс.
У меня сердце снова в хлам, а для Адашева это просто «дурацкий рефлекс». Вот так вот. Все просто. И никаких душевных мук.
— Согласна.
Он почему-то нахмурился, на миг недовольно поджал губы, а потом все тем же жестким тоном продолжил:
— Предлагаю забыть об этом инциденте.
— Боишься, что я обо всем расскажу твоей королевишне?
Конечно! Этого и боится! Наверное, думает, вот дурак, опять попадусь с поличным.
Кто бы знал, как сильно мне захотелось в этот момент его ударить. Вот прямо от души и по самовлюбленной физиономии.
— У меня была только одна королевишна.
— Теперь предпочитаешь принцесс помоложе?
— Теперь тебя не касается, кого я предпочитаю, — парировал он, а я вновь вспыхнула. В этот раз об обиды.
— Рус, давай заканчивать этот разговор. Я с тобой согласна на все сто. Это была ошибка. Досадный казус. Больше ничего. Поэтому давай сделаем вид, что мы уже об этом забыли.
Снова хищный прищур и циничное:
— Я в тебе не сомневался. Приехали.
Машина остановилась возле шлагбаума, перегораживающего въезд. Рус щелкнул брелком, и мы въехали во двор дорогого клубного дома.
77.
Автомобиль плавно подкатил к одному из трех подъездов и остановился.
И снова напряженная тишина.
Почему-то никто не спешил выскакивать из салона. Мы сидели, как два каменных изваяния, смотрели прямо перед собой и молчали. Не знаю, как Руслан, а я ещё и дышала через раз. Каждый вдох приносил аромат дорого мужского парфюма, от которого в голове воскресали пикантные образы. И как бы я ни пыталась отстраниться, как бы ни требовала от себя забыть и больше никогда не возвращаться к тому, что произошло в пентхаусе, память все равно выплескивала на меня потоки болезненных воспоминаний.
Какая же я дура, что допустила это. Какая дура…
Руслан отряхнется, штаны подтянет и дальше пойдет, а мне теперь заново собирать себя по частям. Склеивать осколки, между которыми навсегда останутся уродливые шрамы.
Кажется, мы на целую вечность залипли в этой тишине, но на деле прошла всего пара минут. Пара мучительных, наполненных сожалением минут.
Руслан ожидаемо первым пришёл в себя:
— Идём. Нас ждут.
— Да.
Я как рукожопая курица запуталась в ремне безопасности. Не могла себя отстегнуть, потому что пальцы онемели и безбожно тряслись.
Все это время Рус хмуро наблюдал за мной, потом подался вперед и легко отщелкнул ремень. При этом наши руки на миг соприкоснулись, и будто снова двести двадцать пробило. Я дернулась, отшатнулась от него, словно он собирался на меня наброситься. А Адашев, как ни в чём не бывало, вышел из салона.
— Дура, — прошипела я, негодуя на саму себя и свою убогую реакцию, и распахнула дверь.
Вечерний воздух был вкусным, наполненным сладостью и нотками хвои.
Дом, в котором обосновался Руслан со своей семьей, располагался в центре города, и в тоже время в стороне от большой дороги и нескончаемого гула автомобилей. В закрытом дворе было тихо, спокойно и почти безлюдно. Как-то уютно что ли…
Рус всегда ценил уют. Я это помнила, и ещё больше боялась подниматься к нему в квартиру. Боялась увидеть тот самый семейный уют, который теперь его окружал. Боялась увидеть Юльку с его сыном….
Я много чего боялась, но как обычно запихала эти страхи подальше и гордо вскинула подбородок. У меня не было права на страх. Там моя дочь. Одна мысль о том, что Даринка оказалась рядом с моей племянницей, заставляла кровь закипать в жилах и превращала меня в львицу. Если эта тварина посмела что-то сказать моему ребёнку….
Только усилием воли заставила себя успокоиться. Я просто поднимусь, заберу крошку из паучьего логова и уйду. И никто не посмеет мне помешать.
Подъезд ожидаемо оказался шикарным – дорогая отделка, консьерж, чистота…. А у меня простенькая съемная квартирка в обычным доме….
М-да, возвращение Руслана в этот город оказалось гораздо более триумфальным, чем мое собственное. А Юленька, похоже, всё-таки получила хоромы своей мечты.