Ну, секрет полишинеля я мог и выдать:
— Недели три, плюс минус. Иногда чуть больше, иногда, меньше.
— Умеешь регулировать?
— Когда я шел сюда через пустошь, — теперь пришла моя очередь уводить разговор в сторону, — то едва не погиб. Было уже темно, дождь, я замер, сильно замерз. Но потом увидел огонь, в глубине материка, даже не у берега. Знаешь что-нибудь об этом?
— Что за огонь?
Конечно, как иначе.
— Когда я добрался до него, думаю, этот огонь спас меня в этом мире. Рукотворный огонь, кто-то приспособил жидкость, вытекающую из земли, и сделал так, чтобы этот огонек горел постоянно. Очень изысканное решение, прямо как та каменная плита с растущими лишайниками. Нужно было очень много изобретательности, чтобы этот огонь не просто горел, но еще и горел постоянно, возможно, годами.
— Но это не я. — Он наконец то ответил. — Никогда не видел такой пещеры, да и не стал бы делать такую странную вещь в глубине материка, далеко от берега. Зачем? Но вот горючая жидкость в этом мире — реальная ценность. Надо будет туда сходить.
— Я описал, как туда добраться, жителям внизу. Но если не ты, то кто? Варвары?
Идрис покачал головой:
— Точно не они. Из них никто не ушел живым.
— Но ты же сказал в поселке, что ты их просто бросил? Даже мост из-за этого разрушили.
— Мост нужно было разрушить, чтобы следующая волна не прошла дальше, даже если мы здесь проиграем. А то, что я сказал… Они достаточно мирные люди, как бы то ни было. Даже праща для них — это запредельная жестокость. Не надо им знать лишнего.
Я его понял. Он просто не хотел, чтобы его считали воином. Того, кого раньше просто считали затворником. Прыгуном, но не убийцей. Посмотрев, что творят шагающие в других мирах, я бы тоже не стал афишировать такие вещи.
Теперь бы не стал.
— Тогда кто? — повторил я.
Он посмотрел вперед.
— Нам надо набрать сушняка для костра. Собирать уже сейчас, у следующей стоянки его не так чтобы много, я помню.
— Я постарался оставить там запас, когда проходил в последний раз.
Он кивнул:
— Это хорошо. Но давай наберем побольше. Разожжем костер, эта ночь обещает быть прохладной. И я расскажу тебе одну историю. Она не будет ответом, но, может быть, станет чем-то похожим на него.
* * *
— Знаешь, почему я не пошел назад, навстречу варварам, в поисках источника, который решил перекроить этот мир? Не потому, что боюсь, или мне все равно. Не из-за этого.
Большой костер из лишайников не разведешь, но стоянка была выбрана удобно, мы спрятались от ветра, и даже крохотный огонек согревал. А еще разгонял темноту вокруг.
Идрис лениво жевал рыбу, спешить этим вечером было уже некуда. Не нужно было никуда идти, никто не ходит в темноте по камням, в этих местах, где к тебе не прибудет спасательный вертолет и не увезет тебя в госпиталь по страховке. Не нужно было торопливо заглатывать еду.
Не нужно было спешить с рассказом.
— Я просто не хотел возвращаться. Идти по тому берегу — это как идти по собственным воспоминаниям. По своему прошлому. Ты же пришел, с другой стороны, но ты тоже явно прошел немало. Не думаю, что ты бы хотел возвращаться.
— Мог бы. Поговорить со старыми знакомыми.
— Вот-вот. Теперь представь, каково это, идти по пепелищам, по местам, где от твоих знакомых остались только могилы, и это только у тех, кому повезло. Идти, смотреть на их пустые убежища, вспоминать, как проводил в них ночи, как разговаривал с этими людьми, из которых никого уже нет в живых. И чем дальше бы я уходил, тем глубже в прошлое бы возвращался. Туда, где, возможно, моих старых собеседников даже не убивали варвары, а они просто давно умерли собственной смертью.
— Далеко же ты зашел.
— Этот мир, этот берег, велик. Когда я только начинал путь, то думал, что смогу обойти весь континент, сделать карту всего побережья лишайников. Но в какой-то момент я понял, что моей жизни в этом мире может и не хватить.
— И ты сдался у пустоши?
— Я просто остановился. Передохнуть. Там, внизу, жили хорошие люди, много хороших людей. А пустошь — ты просто плохо представляешь, сколько таких пустошей вдоль берега. И многие из них значительно тяжелее, и больше, чем эта. Если варвары прошли те, то и эта их не остановила бы. А еще, это дает тебе хороший намек, как давно продолжается это нашествие. Как далеко нам придется идти, чтобы встретить хоть кого-то. Друга или врага — неважно. Но сейчас я не об этом.
Он аккуратно взял еще кусочек сухого лишайника и положил в костерок, после чего продолжил:
— Побережье большое, и везде живут люди. Тут любой, любой из прыгунов, который выжил больше чем в одном мире, быстро понимает, что этот мир, эта цивилизация создана прыгунами. Не специально, но создана. Тут они не редкость. Тут даже у родившихся здесь, у одного из сотни, открывается этот дар.
— Ну как не редкость, — усмехнулся я. — Ты первый, кого мне удалось найти.
— Мы просто не совпадаем. Чем больше миров в кармане, тем меньше вероятности встретиться в одном. А местные жители, большинство, хоть с одним шагающим, да знакомы. Или хотя бы когда-то видели. Побережье большое, и везде живут люди. И на каждом куске берега ходят свои легенды. Там далеко-далеко, в сотне переходов отсюда, мне рассказали одну…
'Прыгуны приходят в этот мир и уходят. О многих из них мы не знаем, потому что они никогда не выходят к людям. Многие просто не выживают, потому что впервые оказываются в этом мире глубоко внутри материка. Где еще никто не выжил — без еды, без костра, без тех, кто смог бы помочь.
Мы живем на этом берегу, словно в плоской вселенной, в которой только одно измерение — наш берег. Линия, и только ее изломанность напоминает нам о том, что есть что-то, кроме нее. Что в этом мире больше измерений, и, рано или поздно, нам придется раздвинуть свое сознание, поплыть через море, погрузиться в пучину океана. И самое сложное — забраться внутрь материка. Найти туда