И они атаковали. Это был не просто натиск — это был ураган, обрушившийся на монстра с такой яростью, что казалось, будто сама земля содрогается под их напором. Огненные вспышки, лезвия клинков, удары, сотрясающие воздух, — всё слилось в единый хаос разрушения. Монстр, огромный и казавшийся неуязвимым, был буквально разорван на части за считанные минуты. Его рёв, полный боли и ярости, стих, сменившись гробовой тишиной.
Но когда дым и пыль начали рассеиваться, стало ясно, какой ценой досталась эта победа. Поле боя, ещё несколько мгновений назад кипевшее жизнью и энергией, теперь лежало в мёртвой тишине. От отряда Льва не осталось ничего. Ни одной живой души. Только пустота, зияющая, как рана.
И среди этого опустошения стоял он один. Лев. Его фигура, покрытая кровью и пылью, казалась призрачной, почти нереальной. Его одежда была разорвана, лицо выглядело бледным, с пустым, отсутствующим взглядом, устремлённым в никуда. Руки дрожали, а клинки, всё ещё сжатые в пальцах, капали кровью. Сначала он не понимал. Не мог понять. Глаза, привыкшие к ясности боя, теперь с трудом фокусировались на окружающем хаосе.
И тогда он увидел.
Обломки монстра, разбросанные вокруг, были лишь частью ужаса. Рядом с ним лежали другие тела. Не чудовищ, а людей. Его людей. Вероника, чья форма волка теперь была лишь бледным отражением того, чем она была при жизни. Огненный Шторм, его руки, ещё недавно извергавшие пламя, теперь были холодны и неподвижны. Гром, чьи кулаки могли разрушать горы, лежал лицом вниз, его спина была рассечена глубокими ранами — ранами, которые могли оставить только клинки Льва.
Он шагнул вперёд, его ноги подкашивались, словно земля уходила из-под него. Голова кружилась, а в ушах звенело. Он хотел кричать, но голос не слушался. Вместо этого из груди вырвался лишь хриплый стон.
— Нет… — прошептал он, но это слово звучало как приговор.
И тогда в его сознании, словно из глубин, поднялся тот самый зловещий смех. Голос «защитника», которого он так долго считал своим союзником, теперь звучал ясно и чётко.
«Ты просил силы,» — прошептал голос, — «и я дал её тебе. Но сила всегда требует жертв».
Лев зажмурился, пытаясь отогнать этот голос, но он лишь становился громче. Воспоминания, смутные и обрывочные, начали всплывать в его сознании. Он видел, как его клинки, движимые не его волей, а чем-то другим, обрушивались не только на монстров, но и на тех, кто стоял рядом. Он видел, как его люди, его друзья, смотрели на него с ужасом и непониманием, прежде чем пасть под его ударами.
— Это не я… — прошептал он, но голос звучал пусто, как эхо в бездне.
«О, это был ты,» — возразил «защитник». — «Ты позволил мне войти. Ты позволил мне взять контроль. И теперь ты пожинаешь плоды».
Лев опустился на колени, его руки вцепились в землю, словно он пытался удержаться за что-то реальное, что-то, что могло бы вернуть его к действительности. Но реальность была беспощадна. Он был убийцей. Убийцей тех, кому поклялся защищать.
Кровь на его руках была не только кровью монстров. Она была кровью его команды. Его семьи.
И тогда он закричал. Крик, полный боли, отчаяния и ненависти к самому себе, разорвал тишину. Но даже этот крик не мог изменить того, что произошло. Он остался один. Совершенно один. И теперь ему предстояло жить с этим знанием.
К несчастью Сапрыкина, за всем происходящим наблюдали несколько летающих Суперов, чьи зоркие глаза с высоты следили за каждым шагом элитного отряда. Они были готовы в любой момент прийти на помощь, но то, что они увидели, не оставило им выбора. Когда дым рассеялся, и Лев, покрытый кровью и пылью, с пустым взглядом переступил порог крепости, его тут же взяли под стражу.
Теневик не сопротивлялся. Его движения были медленными, почти механическими, а в глазах читалась лишь глубокая усталость и тень того ужаса, который он пережил. Он даже попросил усилить охрану, его голос дрожал, но звучал искренне. Лев боялся себя. Боялся, что «защитник», этот зловещий голос в его голове, снова возьмёт контроль и устроит бойню уже здесь, среди тех, кто ещё остался жив.
Допросы длились неделями. Лев сидел в холодной камере, его руки были скованы, а вокруг царила тишина, прерываемая лишь эхом его собственных слов. Он пытался объяснить, что ничего не помнит, что это был не он, что он не мог этого сделать. Но его слова, путаные и обрывистые, звучали как оправдания сумасшедшего. Следователи смотрели на него с холодным скепсисом, а свидетельские показания летающих Суперов лишь подтверждали их худшие подозрения.
В конце концов, его признали виновным. Виновным в уничтожении собственного отряда, в предательстве тех, кому он поклялся защищать. Льва заточили в специальную темницу, стены которой были пропитаны веществами, блокирующими способности Суперов. Здесь, в полной тишине и темноте, он должен был провести остаток своих дней.
Для обычных людей, для которых фамилия Сапрыкина всегда ассоциировалась с честью и силой, была придумана иная история.
Им сообщили, что весь элитный отряд пал на поле боя, столкнувшись с Ужасом Пустоши — древним монстром, чья сила превосходила всё, с чем они сталкивались раньше. Они пожертвовали своими жизнями, но убили чудовище, которое могло бы с лёгкостью пробить стены Северного Бастиона. Льва объявили героем, погибшим вместе со своими людьми. Никто не должен был узнать правду.
Спустя долгие годы, в темнице, где время потеряло смысл, сознание Льва окончательно уступило место его субличностям. Настоящий Сапрыкин, тот, кто когда-то был героем, больше никогда не выходил «на свет». Его место занял «защитник», холодный и расчётливый, готовый ждать своего часа.
И когда этот час настанет, Северный Бастион содрогнётся…
Глава 23
В камеру…
Рассказанная Раисой Петровной история натолкнула меня на очень интересные мысли. А что если та субличность, что отвечает за защиту Потехина, тоже является тем самым «защитником», который в будущем планирует забрать под контроль тело Теневика?
Ведь что, по сути, меня попросили сделать эти субличности? Не допустить дальнейшего разделения сознания Михаила. Иными словами, устранить моими руками возможных конкурентов. Или кем они там друг друга считают…
И самое плохое, что узнать это я смогу, только лично поговорив с отцом Михаила. Что в принципе невозможно сделать, учитывая его не совсем адекватное состояние. Хотя… остается вариант